Мастер недописышей.
Название: Lasciate ogne speranza, voi ch’intrate
Автор: Junigatsu
Фандом: Eyeshild 21
Пейринг: Хирума/Сена, Шин/Сена
Жанр: драма, слэш, AU
Рейтинг: R
Ключ-слова: «ты должен» (80) и «секс и ненависть» (92)
Саммари: Попав сюда, каким бы ты ни был в прошлом, ты будешь вынужден измениться, чтобы выжить.
Комментарий автора: «Lasciate ogne speranza, voi ch’intrate» («Оставь надежду, всяк сюда входящий») – заключительная фраза текста над вратами ада в «Божественной комедии» Данте Алигьери.
Осень
Эпоха Эдо, 1723 год
Сена плавным движением, едва касаясь шёлка кончиками пальцев, отвёл края рукава в сторону, чтобы ткань не задела чашечку гостя. Обнажившееся запястье лизнул ветер – где-то в доме не закрыли окно, и получился сквозняк. Другой рукой он наклонил бутыль с саке над протянутой чашечкой, аккуратной ровной струёй подливая напиток. Пальцы приятно грело о глиняный бок посуды, и это контрастом отличалось от прохладного воздуха комнаты. В Ёшивару пришла поздняя осень и даже выпал первый робкий слой снега, предназначенные для клиентов комнаты хорошо прогревались, чтобы пришедшие с улицы могли отдохнуть, выпить подогретого саке и провести время с очаровательными и всегда послушными юдзё*.
Бутыль глухо стукнулась о край чашечки, и Сена на мгновение стиснул зубы. Если хозяйка заметила эту оплошность, его ждёт наказание, как только клиент покинет их дом. Рядом раздался неприкрытый смешок. Сена за один миг смог погасить вспыхнувший гнев и вернуться на своё место с непроницаемым выражением лица. Он опустил взгляд на колени гостя, обтянутые плотной чёрной тканью. Нос щекотал яркий парфюм клиента, казалось, аромат пробрался в горло и прилип к носоглотке. Сена сглотнул несколько раз в желании смыть неприятный привкус.
Хозяйка публичного дома продолжила прерванный разговор, пытаясь вовлечь в обсуждение нового распоряжения сёгуната и второго гостя, однако тот оставался равнодушен к ухищрениям женщины. Сена всей кожей ощущал, как скользит по нему взгляд иностранца, по дорогой, расшитой узорами глицинии юкате, по сложенным на коленях рукам. От затылка по спине спустились мурашки: то ли от пристального изучения, то ли от холода. Ему хотелось уйти из этой промозглой комнаты, подняться к себе – точнее, в ту часть дома, где жили все юдзё – и лечь спать. Веки жгло изнутри – сказывался плохой сон на протяжении почти месяца. Сена катастрофически не высыпался, мог зависнуть на простейшем занятии вроде расчёсывания волос гребешком, и ещё немного, и это может сказаться на работе с клиентами.
Работе.
Сена ненавидел этот публичный дом, и его ненависть росла вместе с ним, становилась гуще с каждым проведённым под этой крышей днём, месяцем, годом. По капле собиралась на самом дне души, заворачивалась одновременно жаркой и ледяной спиралью в животе. Проявлялась фальшивыми улыбками и прокусанными до крови губами. Ненависть поселилась в нём с той секунды, когда в родительский дом зашли «чёрные торговцы», и старшая сестра, слишком гордая, чтобы стать игрушкой для постельных утех богатых мужчин, покончила с собой. Сене не хватало смелости поступить так же, хотя, когда боль скручивала внутренности, а слёзы, казалось, выжигали глаза, он мечтал об избавлении. Некоторые юдзё, особенно только что прибывшие в публичный дом, подбадривали себя призрачной надеждой о скором выкупе и свободной жизни. Через год их блестящие глаза тускнели, и оставались только безукоризненная профессиональная выдержка и пустые сердца.
– Хирума-сан, – обратилась хозяйка к тому мужчине, которому Сена подливал саке, с интонацией женщины, знающей себе цену и имеющей право её назначать; интонацией хозяйки дома. – Пожалуйста, расскажите нам что-нибудь. Вы ведь с Запада? Где вы были?
– Вам будет скучно слушать о торговле, – ответил иностранец, откидываясь на высокую спинку дайсу*. Одной рукой он опёрся о татами, а другой задумчивыми движениями подносил чашечку с саке к губам. Чёрный приталенный пиджак был застёгнут только на одну пуговицу и немного смялся по бокам.
– Тогда расскажите о чём-нибудь другом, – покладисто согласилась хозяйка. Она сама пришла развлекать гостей, а значит, чувствовала выгоду, сравнимо большую, чем от стандартного обслуживания клиентов проститутками. Сена незаметно для женщины и мужчин пересёкся взглядом с другим юдзё, со светлыми, почти белыми волосами и тёмно-зелёными глазами. Это был первый раз, когда их поставили в пару.
– О чём, например? – поинтересовался иностранец, лениво растягивая слоги, будто нарочно демонстрируя, что происходящее его ничуть не интересует.
Сена на мгновение вскинул взгляд на хозяйку. Её поза выдавала начинающееся раздражение, но она была умной женщиной – другая и не сможет содержать приносящий прибыль публичный дом, и понимала намёки, к тому же столь прямые.
Второй мужчина, высокий, широкоплечий, темноволосый и сдержанный, даже скучающий японец, посмотрел на партнёра осуждающе, напоминая о правилах приличия. Тот, к кому хозяйка обратилась по фамилии Хирума-сан, скривил губы в ухмылке и в очередной раз пригубил саке. Их с Сеной взгляды пересеклись над чашечкой в руках мужчины, и по телу Сену прошла дрожь. Он поспешно опустил голову.
– Например, о моде. Что носят женщины в тех странах, где вы были?
– Про шмотки спрашивайте у этого старика. – Иностранец поворотом головы указал на сидящего слева мужчину. – Меня больше интересуют оружие и диковинные вещи.
Сена почувствовал, как последние слова почти физически огладили всё его тело.
Хозяйка обернулась к более разговорчивому клиенту и слегка наклонила голову.
– На самом деле, я занимаюсь больше мужской одеждой, – объяснил мужчина. Он принял из рук юздё наполненную чашечку саке. Перед ним стоял столик с наполовину законченным ужином.
– И всё же. Что вы можете сказать о женщинах Ёшивары? Они достаточно модно одеты?
– Они по-своему хороши. Не думаю, что им нужно что-то менять в своём внешнем виде.
– Лестно слышать, – хозяйка сложила губы в слегка кокетливой улыбке. – Что ж, не буду больше вам мешать. Пожалуйста, наслаждайтесь едой.
Она встала, поклонилась и вышла из комнаты, а вслед за ней вышли и оба юдзё. Собираясь закрыть дверь Сена, не поднимая головы, сказал:
– Мы будем за дверью.
Сомкнувшиеся створки сёдзи наконец отделили его от ввинчивающегося в душу взгляда.
* * *
Сена едва слышно постучался и, получив разрешение войти, приоткрыл бумажные двери. Склонился в поклоне, сидя в позе сэйдза*, прижав ладони к полу. Сердце вопреки уговорам разума билось слишком часто. Он зашёл в комнату и закрыл за спиной сёдзи. Единственная зажжённая лампа освещала лишь небольшой участок возле приоткрытого окна, под которым с маленьким переносным столиком на коленях сидел иностранец. Чёрные тени причудливо-устрашающе сложились на его лице, и острые черты стали ещё вытянутее и резче. Он читал бумаги, поворачивая белоснежные, исписанные с одной стороны листы к свету. Снятый пиджак висел на деревянной вешалке чёрной брошенной птицей. Мужчина остался в рубашке с закатанными рукавами и тёмном жилете. Ботинки стояли под вешалкой, развёрнутые острыми носками к входу, как кончики ножниц.
Сена замер на середине комнаты, стараясь не смотреть на приготовленный футон.
– Умеешь читать? – нарушил молчание иностранец, не отрывая взгляда от листов.
– Немного, господин. – Уважительное обращение сорвалось с губ естественным и тщательно отработанным образом. Юдзё во время обучения били по пяткам деревянной палкой, если они выговаривали слова недостаточно подобострастно и пленяюще.
– А писать?
– Только самое необходимое.
– Что, например? – В голосе мужчины было не больше интереса, чем во время разговора с хозяйкой.
– Название дома, своё имя и имена гейш и некоторых юдзё.
– Кстати, я не слышал твоего имени. – Хирума-сан отложил бумаги в сторону и направил колкий изучающий взгляд на Сену.
Сена назвал своё имя, полученное от предшественника, отданного в другой публичный дом, и, как учили, пояснил:
– Оно переводится как «весенняя любовь».
Иностранец хмыкнул. Его развеселила циничная традиция давать проституткам публичных кварталов красивые невинные имена.
– А настоящее какое?
Сена ответил на секунду позже, чем должен был:
– Я не помню его, господин.
Его имя – единственное, что принадлежало только ему. Единственное, что у него не смогут отнять.
– Раздевайся, – неожиданно велел мужчина, и Сена невольно вздрогнул. Он потянул за конец пояса, и слабо завязанная полоска красного шёлка послушно поддалась пальцам, сползая на пол. Взявшись за края юкаты, Сена медленно развёл их в стороны, обнажая голое тело. Ткань соскользнула с плеч и повисла на сгибах локтей, подол убитым драконом с пятнами крови на белой чешуе собрался у его ног.
Юдзё обучали соблазнять взглядами, движениями кистей или бёдер, словами и жестами. Сена не мог заставить себя двигаться и только стоял, открытый и податливый всему, что с ним захочет сделать клиент.
Хирума-сан поднялся на ноги, отставив письменный столик, и в два широких шага оказался напротив Сены. Окружающее пространство вновь заполнил уже почти выветрившийся аромат парфюма, и его не перебивали даже недавно нанесённые на юдзё духи. Мужчина двинулся в сторону, обходя по дуге, и замер за спиной Сены.
– Распусти волосы.
Сена завёл назад руку и вытянул из плотно собранного пучка резную деревянную спицу, тряхнул головой, помогая скрученным волосам распрямиться. Длинные пряди, будто ранее сдерживаемая преградой река, стремительно упали вниз и коснулись кожи. Сена почувствовал, как мужчина провёл по ним пальцами, а затем его ладонь легла между лопаток и стала спускаться, сдвигая юкату всё ниже. Повинуясь невысказанному приказу, юдзё опустил руки, и тяжёлая ткань полностью легла на пол. Дыхание Сены участилось, а тело, приученное к ласкам, слабо откликнулось на прикосновения.
Иностранец, не отрывая пальцев от нежной и тщательно вымытой кожи, обошёл Сену и снова встал перед ним. Он был больше чем на голову выше и стоял настолько близко, что юдзё пришлось бы запрокидывать лицо, чтобы встретиться взглядами. Прохладные пальцы, коснувшись руки, перешли на живот и соскользнули на гладкий лобок. Сена подавился воздухом, когда Хирума-сан коротко стрижеными ногтями несколько раз поцарапал раздражённую кожу с едва ощутимыми волосками.
– Сам выбрил или заставили? – низким голосом спросил мужчина, наклоняясь и почти задевая губами лоб юдзё.
Сена сглотнул и выдавил:
– У юдзё нигде не должно быть волос, господин.
Хирума-сан хмыкнул и отстранился, сделав шаг назад. Сена смог вдохнуть глоток воздуха, не наполненного чужим запахом. Его тело подрагивало, удовольствие медленно скручивалось в паху. Он поджал пальцы ног, пытаясь взять своё тело под контроль.
– Ложись, – велел мужчина. Сам он принялся расстёгивать жилет, а затем и рубашку.
Сена спиной лёг на футон, сдвинув одеяло и подушку на самый край. Он мог видеть, как Хирума-сан вешает одежду поверх пиджака, а брюки – на спинку дайсу. Нижнее бельё он просто стянул и оставил на полу. Сена прикрыл глаза, когда мужчина развернулся в его сторону.
Движения воздуха и ощущение чужого присутствия действовали возбуждающе. Сена стиснул кулаки, плотно прижав их к бёдрам. Под закрытыми веками плясали цветные точки, лёгкие жадно вкачивали воздух. Прохладные ладони обхватили его ноги и развели в стороны, заставив согнуть в коленях. Сжавшихся мышц ануса коснулся палец, проверяя. Сена чувствовал, как жаркая волна сначала накрывает щёки, а потом спускается по груди к паху. Он лишь сильнее зажмурил глаза.
Хирума-сан взял его не нежно и не грубо, двигаясь ровно и без сознательного причинения боли. Сена дышал часто и поверхностно, комкал пальцами простынь и сдерживал стоны. В какой-то момент он не смог больше держать глаза закрытыми и уставился в потолок, уводя взгляд мимо склонившегося мужчины.
Обычно юдзё остаются с клиентом до утра, если сам гость не против. Сена заснул мгновенно и проспал гораздо дольше, чем имел право. Открыв глаза и осознав, что комната освещена не утренними бледными лучами солнца, а уже дневными, согревающими, он подскочил на футоне, озираясь. Хирума-сан, как и прошедшим вечером, сидел за письменным столиком и писал. Сена забормотал извинения, спешно облачаясь в юкату и приводя себя в надлежащий вид. Самостоятельно собрать длинные волосы в аккуратный пучок у него не получилось бы, поэтому пряди остались свободно лежать за спиной и на плечах.
Мужчина жестом руки оборвал извинения и, ухмыляясь, сказал:
– Лучше принеси завтрак. Из-за тебя я голодный.
* * *
Ёшивара – это место, где секс и ненависть перемешались в единую смесь. Где первое, чего требуют: забыть своё настоящее имя. Где указывают: «Теперь это твой дом и место работы». Место, где говорят:
«Ты должен стать превосходным юдзё».
«Ты должен хорошо уметь ублажать клиентов».
«Ты должен работать, пока приносишь прибыль».
Ёшивара ломает тысячи жизней и от этого становится лишь прекрасней, как Кумихо, обольщающая мужчин и съедающая их сердца. Она стала единственным доступным миром для Сены, и он никогда не думает, что сможет вырваться из её когтей. Провожая очередного гостя, склонившись в почтительном поклоне на пороге публичного дома, он слышит брошенные через плечо слова:
– Учись писать. В следующий раз проверю.
Сена вскидывает голову и провожает взглядом уходящих мужчин.
Ёшивара предупреждающе скалит зубы.
-------
Примечания:
Юдзё – собирательное название проституток и куртизанок (но не гейш) публичных кварталов.
Дайсу – стул с высокой спинкой и без ножек.
Сейдза – поза сидения на коленях.
Зима
Эпоха Эдо, 1724 год
Зима полноправно захватила природу, и Ёшивара укрылась лёгким белым одеянием. С вечера и до дребезжащего рассвета улицы освещались огнями, спрятанными за разноцветным пластиком; несмотря на холод, звонкие голоса юдзё взлетали в тёмное небо стаями птиц, смех и звон монет сопровождали тихое падение снега. С приходом зимы Ёшивара расцвела сотнями ярких цветов неумелых майко* и искусных таю*, владеющих тайнами мужского и женского тела. Сена любил это время года и с благоговением следил за медленным снегопадом, стоя на улице в редкие прогулки с клиентом, запрокинув голову и выпростав из широкого рукава юкаты руку. А когда хозяйка отлучалась на долгое время и можно было безбоязненно выйти во дворик дома, он укутывался в лёгкое одеяло и часами сидел на промёрзших досках веранды. Именно зимой Ёшивара подчинялась стихии и утихала, лишь в её недрах горел никогда не кончающийся огонь похоти, жадности и наживы.
Сена вместе с двумя другими юдзё занимался украшением праздничной ткани – из тончайших гладких ленточек складывал цветы и пришивал к ткани, когда в комнату зашла помощница хозяйки, отвечающая за приём гостей, и обратилась к нему:
– Приведи себя в порядок – пришёл Шин-сан.
Сердце Сены забилось быстрее, и он заставил себя ни единым движением или выражением лица не выдать охватившее волнение. Сделав завершающий узел и отрезав маленькими ножницами нитку, он аккуратно воткнул иголку в специальную подушечку и поднялся на ноги. Необходимо сменить юкату, нанести на лицо краску и заплести волосы в причёску, прежде чем выйти к гостю, – таковы правила.
Сена быстрыми шагами, насколько позволял узкий подол юкаты, прошёл к комнате, которую юдзё между собой называли синей. Рисунок на стенах и бумажных дверях, изображающий высокую вершину горы, спрятанную в облаках, и раскинувшийся у её подножия расцветший японский кустарник, был выполнен синей, голубой и белой красками. Утончённые и изящные, лёгкие мазки и линии создавали атмосферу умиротворения. Эта комната больше других нравилась Сене, и одной из причин этой любви было то, что именно в синей комнате его всегда ждал Шин-сан.
Он замер на пороге, опустился на колени, склонился и плавным движением отодвинул в сторону сёдзи. Проговорил мягким размеренным тоном:
– Просите, что заставил Вас ждать.
Мужчина оторвал от губ исходящую паром кружку и степенно ответил:
– Это я должен просить прощения. Кажется, я оторвал тебя от дел.
Когда дверь за спиной с тихим стуком закрылась и можно было выпрямиться, не боясь внимательных глаз управляющей, Сена улыбнулся, как улыбался когда-то давно, в детстве, своим родителям и сестре: искренне и с заполнявшей грудную клетку теплотой.
– Эти дела были совершенно не важными.
Шин-сан улыбнулся уголком рта и сделал жест рукой, приглашая сесть рядом с собой. Сена внимательно осмотрел небольшой столик из тёмного, покрытого лаком дерева, на котором стояли лишь набор из чайничка и двух кружек из красивой бело-синей керамики. Мужчина не заказал ничего, кроме чая, и это заставило юдзё нахмурить брови.
– Может быть, принести ужин?
– Не нужно.
Заметив, что юдзё с озабоченным лицом продолжает смотреть на скудное подношение, Шин-сан повторил:
– В самом деле, не нужно. Я не голоден.
Сена заглянул в тёмные глаза гостя, обычно непроницаемые, и с разрывающим сердце ликованием различил отсвет нежности, смягчившей суровые черты лица.
– Как пожелаете, господин, – юдзё склонил голову в шутливом поклоне, отчего короткие пряди вылезли из хвоста и упали на плечи, а после распрямился с лукавым взглядом. Мужчина издал смешок, и внутри Сены скрутилась маленькая спиралька счастья.
– Выпей со мной чая, – попросил Шин-сан, наблюдая, как юдзё подходит ближе и присаживается рядом, едва ощутимо задевая его колено своим. Тонкие бледные руки аккуратно, самыми кончиками пальцев, обхватили тёплую ручку чайничка и, поддерживая за горячее дно, плеснули напиток сначала в почти опустевшую чашку гостя, затем в другую. Вместе с поднимающимся паром по комнате растёкся аромат смеси сладкого жасмина и горьковатого цитруса.
Сена бросил на мужчину быстрый взгляд и встретил ответный прямой и непоколебимый. Этот человек, Сейджуро Шин-сан, являлся тем, кем Сена хотел бы стать: решительным, спокойным, уверенным в себе и своём призвании. Свободным. Человеком, чей мир не ограничивался бумажными стенами и приходящими для постыдного удовлетворения мужчинами, кто не обязан улыбаться, когда больно, и терпеть, когда хочется кричать. Неторопливо, изучающе рассматривая его, Сена видел в тёмных глазах сильную волю и внутреннюю страсть, неподвластные давлению и уничтожению. Шин-сан, найдя свой путь и основную, самую важную цель, шёл к ней, не сбиваясь с шага, не размениваясь на мелочные поступки и пустые слова. После каждой долгожданной короткой встречи Сена, зарывшись лицом в одеяло, чтобы никто не увидел его сияющего лица, снова и снова благодарил всех богов и духов, которых мог вспомнить, за подаренную ими возможность быть с этим человеком.
Едва слышимо до них доносилась музыка из дальней комнаты – там одна из юдзё играла на сямисене*, и резкая, то поднимающаяся, то срывающаяся вниз мелодия прорывалась через стены. Пронзительные надрывные ноты будто щипали саму душу, и Сене вдруг остро захотелось присоединиться со своей любимицей – сякухати*, бамбуковой флейтой, подаренной ему китайским мастером в знак благодарности. Он прикрыл глаза, вслушиваясь в голос инструмента, извлекаемый умелыми пальцами. Мелодия была тоскливой и одинокой, и в сердце Сены в ответ проснулась такая же тянущая тоска по родному дому и семье. Позволив себе ещё две секунды слабости, юдзё открыл глаза, становясь тем, кем должен быть.
Шин-сан изучал его лицо взглядом, и лишь когда Сена улыбнулся, спросил:
– Сыграешь мне?
– Не сегодня, – попросил юдзё, притрагиваясь к чайнику и снова разливая чай. Мужчина кивнул, соглашаясь. – Как ваши ученики? Кто-нибудь из них уже достиг уровня учителя?
Шин-сан усмехнулся уголком рта.
– Каждый день они оттачивают навыки ведения боя и концентрации. Полное овладение кендзюцу* достигается только через десятилетия усиленных тренировок. Мои ученики ещё слишком юны.
Сена с любопытством уставился на гостя.
– Давно хотел спросить. Как долго ты занимаешься кендзюцу?
– С рождения. Мой отец, ты знаешь, владеет наследственным додзё, и после меня оно должно перейти моему наследнику.
– Каково это – держать в руках меч?
Шин-сан в задумчивости откинул голову, видимо, тщательно анализируя собственные ощущения, чтобы ответить максимально полно. Сену всегда смешила серьёзность мужчины, с которой он подходил к самым простым и, казалось, незначительным вопросам. Но ему льстило внимание Сейджуро, и он пользовался любой возможностью узнать что-то новое из того мира, к которому никогда не сможет прикоснуться.
– Это большая честь, – в итоге произнёс Шин-сан.
Сена посмотрел на свои тонкие худые ладони и попытался представить тяжесть меча или копья или тонкую нить тетивы лука. Каким будет на ощупь дерево? Что ему больше понравилось бы: замахиваться или оттягивать руку назад? Что страшнее: смотреть на противника через гладкое остриё или через металлический наконечник стрелы? Он несколько раз согнул и разогнул пальцы, будто в реальности ощущая напряжение в мышцах, предшествующее удару. Но сколько бы он ни старался, фантомный вес оружия истаивал через несколько минут. Ему не с чем было сравнивать. Самое тяжёлое, что Сене позволяли брать в руки в публичном доме, – это наполненный снедью поднос для гостя. Юдзё чувствовал, как с каждым месяцем его тело становится слабее, истончается данная природой сила мужчины, капля за каплей уходят ловкость и проворство, какими он отличался среди дворовых мальчишек. Теперь единственное, что осталось Сене, – это искусные танцы обольщения и игра на сякухати.
Он презирал такого себя всей душой.
– Сена? – Мужчина положил широкую тёплую ладонь на узорчатую ткань юкаты, указательным пальцем оглаживая колено юдзё. От этой ласки Сена встрепенулся и слегка виновато улыбнулся.
– Я сегодня слишком много думаю не о том, прости.
– Мне будет интересно узнать, о чём ты думаешь, – отозвался Сейджуро и добавил: – Если ты захочешь.
Сена улыбнулся уже искренне и даже смущённо, потеребил пальцами рукав юкаты. В груди, нарастая и расширяясь, разгоралось желание взять Шина-сан за руку, приластиться к нему, потянуться всем телом вверх, прижать своим лицом к его. Щёки обожгло стыдом за такие мысли, но возбуждение уже хлынуло по позвоночнику вниз, перетекло на живот и спустилось ещё ниже.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – обеспокоенно поинтересовался мужчина, наклоняя к покрасневшему юдзё корпус. Сена втянул воздух через нос и дёрганно кивнул. Неожиданно он вскинул голову и впился лихорадочным взглядом в лицо гостя.
– Почему ты не занимаешься со мной любовью? – выпалил Сена. От волнения он стиснул кулаки и подался вперёд, почти падая на мужчину. Его сердце билось как бешеное, и, словно вторя этому ритму, звук сямисена ввинтился в потолок и рикошетом отлетел к Сене, проделав в груди пылающую по краям дыру.
Шин-сан отодвинулся, отвёл взгляд и отнял было ладонь от чужого колена, но Сена ловко перехватил его руку, вцепился пальцами в напрягшиеся мышцы. Надвинулся ещё ближе, кладя свою ладонь мужчине на бедро, удерживая, отчаянно пригвождая к месту. Зашептал горячечно:
– Почему никогда не притрагивался ко мне? Противно?
В следующую секунду Сейджуро перехватил его ладонь и сильно, но соизмеряя силу, сжал. Сена хотел утонуть во взгляде тёмных глаз, хотел втереть всего себя в чужое тело, обернуться, как покрывалом, чужим запахом. Его лихорадило. Он сгорал и жаждал спасения.
Шин-сан второй рукой прикоснулся к щеке юдзё, и Сена, прикрыв глаза, потёрся кожей о кожу.
– Не противно. Я не хотел принуждать тебя.
– Я хочу… – Сена с трудом протолкнул слова сквозь онемевшие и высохшие губы. Потянулся к губам мужчины, проскользнул рукой по широкому воротнику кимоно к задней стороне шеи, мазнул подушечками по коротким чёрным волоскам.
– Тебе ведь не нравится…
– Я хочу!
Забытые чашки звякнули друг об друга, когда Сена задел столик бедром. Шин-сан притянул его к себе за талию, обхватывая и притирая вплотную, огладил широко расставленными пальцами текучий шёлк на спине, и юдзё выгнулся от ласки. Он прижался грудью к жёсткой ткани тёмно-зелёного кимоно, перегнулся через столик, чуть не опрокинув его на бок. Для него перестало существовать окружающее пространство, сознание затуманилось, и лишь один человек удерживал всё внимание: прижаться к Шину-сан ближе, ещё ближе, впиться пальцами в пряди волос, наполнить лёгкие чужим запахом, дышать жадно и часто, вбирая как можно больше. Мужчина прикоснулся к его рту губами, и Сена окончательно потерялся в своих и чужих движениях.
Сена целовал быстро, кусал и проводил горячим языком по губам и коже, отдавался поцелуям, позволял целовать себя ненасытно и страстно. Его руки безостановочно и бесконтрольно шарили по одежде Шина-сан, пальцы цеплялись за воротник и пояс, вязли в складках, сражались с узлом, удерживающим кимоно запахнутым. Воздух вокруг раскалился, и Сене казалось, что он никогда не умел дышать, что его лёгкие проломят грудную клетку слишком сильным давлением. Впервые за долгие годы он забыл, кем является.
Юката юдзё свалилась на пол, стянутая с плеч сильным рывком, и обнажённый Сена толкнул Шина-сан в грудь, заставляя спиной упасть на футон. Кимоно распахнулось, полы беспощадно измялись под коленями юдзё, пояс убитой змеёй валялся у столика. Мужчина предостерегающе обхватил бледное предплечье Сены, когда тот скользнул по его телу вниз и склонился над пахом. Широкая грудь вздымалась сильно и нервно, и это сводило с ума.
– Сена, ты не обязан… – начал мужчина, но был прерван твёрдым взглядом, подёрнутым возбуждением, и словами:
– Я хочу именно так. Разреши мне.
Хватка на предплечье превратилась в ласкающее прикосновение, и за следующие часы не было произнесено ни одного предложения.
Стремительное далёкое звучание сямисена аккомпанировало им, сливаясь со стонами, и звучало до самого рассвета.
Прижавшись щекой к груди и слушая равномерный стук сердца уснувшего Шина-сан, Сена бездумно смотрел на крупный бутон нарисованного голубой краской цветка. Его окутало сплкойствием, и хотя бы на несколько часов он позволил своим телу и мозгу бездействовать. Он знал, что за стенами публичного дома предрассветная тьма медленно и неохотно сдаётся пока ещё робкому сиянию солнца, и, может быть, землю покрывает только что выпавший снег. В груди у Сены, прямо под рёбрами, тёплым сгустком зрела благодарность к мужчине, разделившему с ним постель, к человеку, видевшему в нём равного по роду несмотря на социальное положение. Единственному, кто называл Сену дарованным родителями именем.
Они познакомились около полугода назад, Шин-сан приходил раз в месяц или чуть чаще, и юдзё с неугасающей надеждой ждал следующей встречи. Под его руководством Сена мало-помалу учился письму и чтению, впитывал новости и новую информацию из их разговоров и пытался представить яркий, полный чудес мир вне публичного дома. Его детские воспоминания практически истёрлись, превратившись в лёгкий туман с нотами горести и печали, поэтому самым сокровенным желанием Сены было снова увидеть мир вне удушающих стен Ёшивары, вдохнуть воздух, не пропитанный благовониями и запахом тел, услышать что-то кроме пустой болтовни проституток и звуков ломаемой человеческой гордости.
Стать чуточку свободным.
В Ёшиваре наступил новый день, похожий на тысячи своих предшественников.
-------
Примечания:
Майко – ученицы гейш; третья ступень обучения, после сикоми и минараи.
Таю – высший ранг дорогих японских проституток. Отличаются от гейш более богатой одеждой и тем, что повязывают шитый золотом пояс спереди, а не сзади, как гейши.
Сямисен – щипковый трёхструнный музыкальный инструмент.
Download Ondekoza Tsugaru Shamisen II for free from pleer.com
Сякухати – продольная бамбуковая флейта, пришедшая в Японию из Китая в период Нара (710-794).
Download Ondekoza Shakuhachi for free from pleer.com
Download Kohachiro Miyata Honshirabe for free from pleer.com
Кендзюцу – искусство работы с длинным двуручным мечом, ношение которого было привилегией класса самураев. На основе изучаемой техники кендзюцу воин учился пользоваться и другими видами оружия, которые могли использоваться в поединке. Кендзюцу стало средством развития энергетики и гимнастической боевой подготовки, а также средством развития правильного восприятия и совершенствования координации движений.
Обзорам споконов
Автор: Junigatsu
Фандом: Eyeshild 21
Пейринг: Хирума/Сена, Шин/Сена
Жанр: драма, слэш, AU
Рейтинг: R
Ключ-слова: «ты должен» (80) и «секс и ненависть» (92)
Саммари: Попав сюда, каким бы ты ни был в прошлом, ты будешь вынужден измениться, чтобы выжить.
Комментарий автора: «Lasciate ogne speranza, voi ch’intrate» («Оставь надежду, всяк сюда входящий») – заключительная фраза текста над вратами ада в «Божественной комедии» Данте Алигьери.
Осень
Осень
Эпоха Эдо, 1723 год
Сена плавным движением, едва касаясь шёлка кончиками пальцев, отвёл края рукава в сторону, чтобы ткань не задела чашечку гостя. Обнажившееся запястье лизнул ветер – где-то в доме не закрыли окно, и получился сквозняк. Другой рукой он наклонил бутыль с саке над протянутой чашечкой, аккуратной ровной струёй подливая напиток. Пальцы приятно грело о глиняный бок посуды, и это контрастом отличалось от прохладного воздуха комнаты. В Ёшивару пришла поздняя осень и даже выпал первый робкий слой снега, предназначенные для клиентов комнаты хорошо прогревались, чтобы пришедшие с улицы могли отдохнуть, выпить подогретого саке и провести время с очаровательными и всегда послушными юдзё*.
Бутыль глухо стукнулась о край чашечки, и Сена на мгновение стиснул зубы. Если хозяйка заметила эту оплошность, его ждёт наказание, как только клиент покинет их дом. Рядом раздался неприкрытый смешок. Сена за один миг смог погасить вспыхнувший гнев и вернуться на своё место с непроницаемым выражением лица. Он опустил взгляд на колени гостя, обтянутые плотной чёрной тканью. Нос щекотал яркий парфюм клиента, казалось, аромат пробрался в горло и прилип к носоглотке. Сена сглотнул несколько раз в желании смыть неприятный привкус.
Хозяйка публичного дома продолжила прерванный разговор, пытаясь вовлечь в обсуждение нового распоряжения сёгуната и второго гостя, однако тот оставался равнодушен к ухищрениям женщины. Сена всей кожей ощущал, как скользит по нему взгляд иностранца, по дорогой, расшитой узорами глицинии юкате, по сложенным на коленях рукам. От затылка по спине спустились мурашки: то ли от пристального изучения, то ли от холода. Ему хотелось уйти из этой промозглой комнаты, подняться к себе – точнее, в ту часть дома, где жили все юдзё – и лечь спать. Веки жгло изнутри – сказывался плохой сон на протяжении почти месяца. Сена катастрофически не высыпался, мог зависнуть на простейшем занятии вроде расчёсывания волос гребешком, и ещё немного, и это может сказаться на работе с клиентами.
Работе.
Сена ненавидел этот публичный дом, и его ненависть росла вместе с ним, становилась гуще с каждым проведённым под этой крышей днём, месяцем, годом. По капле собиралась на самом дне души, заворачивалась одновременно жаркой и ледяной спиралью в животе. Проявлялась фальшивыми улыбками и прокусанными до крови губами. Ненависть поселилась в нём с той секунды, когда в родительский дом зашли «чёрные торговцы», и старшая сестра, слишком гордая, чтобы стать игрушкой для постельных утех богатых мужчин, покончила с собой. Сене не хватало смелости поступить так же, хотя, когда боль скручивала внутренности, а слёзы, казалось, выжигали глаза, он мечтал об избавлении. Некоторые юдзё, особенно только что прибывшие в публичный дом, подбадривали себя призрачной надеждой о скором выкупе и свободной жизни. Через год их блестящие глаза тускнели, и оставались только безукоризненная профессиональная выдержка и пустые сердца.
– Хирума-сан, – обратилась хозяйка к тому мужчине, которому Сена подливал саке, с интонацией женщины, знающей себе цену и имеющей право её назначать; интонацией хозяйки дома. – Пожалуйста, расскажите нам что-нибудь. Вы ведь с Запада? Где вы были?
– Вам будет скучно слушать о торговле, – ответил иностранец, откидываясь на высокую спинку дайсу*. Одной рукой он опёрся о татами, а другой задумчивыми движениями подносил чашечку с саке к губам. Чёрный приталенный пиджак был застёгнут только на одну пуговицу и немного смялся по бокам.
– Тогда расскажите о чём-нибудь другом, – покладисто согласилась хозяйка. Она сама пришла развлекать гостей, а значит, чувствовала выгоду, сравнимо большую, чем от стандартного обслуживания клиентов проститутками. Сена незаметно для женщины и мужчин пересёкся взглядом с другим юдзё, со светлыми, почти белыми волосами и тёмно-зелёными глазами. Это был первый раз, когда их поставили в пару.
– О чём, например? – поинтересовался иностранец, лениво растягивая слоги, будто нарочно демонстрируя, что происходящее его ничуть не интересует.
Сена на мгновение вскинул взгляд на хозяйку. Её поза выдавала начинающееся раздражение, но она была умной женщиной – другая и не сможет содержать приносящий прибыль публичный дом, и понимала намёки, к тому же столь прямые.
Второй мужчина, высокий, широкоплечий, темноволосый и сдержанный, даже скучающий японец, посмотрел на партнёра осуждающе, напоминая о правилах приличия. Тот, к кому хозяйка обратилась по фамилии Хирума-сан, скривил губы в ухмылке и в очередной раз пригубил саке. Их с Сеной взгляды пересеклись над чашечкой в руках мужчины, и по телу Сену прошла дрожь. Он поспешно опустил голову.
– Например, о моде. Что носят женщины в тех странах, где вы были?
– Про шмотки спрашивайте у этого старика. – Иностранец поворотом головы указал на сидящего слева мужчину. – Меня больше интересуют оружие и диковинные вещи.
Сена почувствовал, как последние слова почти физически огладили всё его тело.
Хозяйка обернулась к более разговорчивому клиенту и слегка наклонила голову.
– На самом деле, я занимаюсь больше мужской одеждой, – объяснил мужчина. Он принял из рук юздё наполненную чашечку саке. Перед ним стоял столик с наполовину законченным ужином.
– И всё же. Что вы можете сказать о женщинах Ёшивары? Они достаточно модно одеты?
– Они по-своему хороши. Не думаю, что им нужно что-то менять в своём внешнем виде.
– Лестно слышать, – хозяйка сложила губы в слегка кокетливой улыбке. – Что ж, не буду больше вам мешать. Пожалуйста, наслаждайтесь едой.
Она встала, поклонилась и вышла из комнаты, а вслед за ней вышли и оба юдзё. Собираясь закрыть дверь Сена, не поднимая головы, сказал:
– Мы будем за дверью.
Сомкнувшиеся створки сёдзи наконец отделили его от ввинчивающегося в душу взгляда.
Сена едва слышно постучался и, получив разрешение войти, приоткрыл бумажные двери. Склонился в поклоне, сидя в позе сэйдза*, прижав ладони к полу. Сердце вопреки уговорам разума билось слишком часто. Он зашёл в комнату и закрыл за спиной сёдзи. Единственная зажжённая лампа освещала лишь небольшой участок возле приоткрытого окна, под которым с маленьким переносным столиком на коленях сидел иностранец. Чёрные тени причудливо-устрашающе сложились на его лице, и острые черты стали ещё вытянутее и резче. Он читал бумаги, поворачивая белоснежные, исписанные с одной стороны листы к свету. Снятый пиджак висел на деревянной вешалке чёрной брошенной птицей. Мужчина остался в рубашке с закатанными рукавами и тёмном жилете. Ботинки стояли под вешалкой, развёрнутые острыми носками к входу, как кончики ножниц.
Сена замер на середине комнаты, стараясь не смотреть на приготовленный футон.
– Умеешь читать? – нарушил молчание иностранец, не отрывая взгляда от листов.
– Немного, господин. – Уважительное обращение сорвалось с губ естественным и тщательно отработанным образом. Юдзё во время обучения били по пяткам деревянной палкой, если они выговаривали слова недостаточно подобострастно и пленяюще.
– А писать?
– Только самое необходимое.
– Что, например? – В голосе мужчины было не больше интереса, чем во время разговора с хозяйкой.
– Название дома, своё имя и имена гейш и некоторых юдзё.
– Кстати, я не слышал твоего имени. – Хирума-сан отложил бумаги в сторону и направил колкий изучающий взгляд на Сену.
Сена назвал своё имя, полученное от предшественника, отданного в другой публичный дом, и, как учили, пояснил:
– Оно переводится как «весенняя любовь».
Иностранец хмыкнул. Его развеселила циничная традиция давать проституткам публичных кварталов красивые невинные имена.
– А настоящее какое?
Сена ответил на секунду позже, чем должен был:
– Я не помню его, господин.
Его имя – единственное, что принадлежало только ему. Единственное, что у него не смогут отнять.
– Раздевайся, – неожиданно велел мужчина, и Сена невольно вздрогнул. Он потянул за конец пояса, и слабо завязанная полоска красного шёлка послушно поддалась пальцам, сползая на пол. Взявшись за края юкаты, Сена медленно развёл их в стороны, обнажая голое тело. Ткань соскользнула с плеч и повисла на сгибах локтей, подол убитым драконом с пятнами крови на белой чешуе собрался у его ног.
Юдзё обучали соблазнять взглядами, движениями кистей или бёдер, словами и жестами. Сена не мог заставить себя двигаться и только стоял, открытый и податливый всему, что с ним захочет сделать клиент.
Хирума-сан поднялся на ноги, отставив письменный столик, и в два широких шага оказался напротив Сены. Окружающее пространство вновь заполнил уже почти выветрившийся аромат парфюма, и его не перебивали даже недавно нанесённые на юдзё духи. Мужчина двинулся в сторону, обходя по дуге, и замер за спиной Сены.
– Распусти волосы.
Сена завёл назад руку и вытянул из плотно собранного пучка резную деревянную спицу, тряхнул головой, помогая скрученным волосам распрямиться. Длинные пряди, будто ранее сдерживаемая преградой река, стремительно упали вниз и коснулись кожи. Сена почувствовал, как мужчина провёл по ним пальцами, а затем его ладонь легла между лопаток и стала спускаться, сдвигая юкату всё ниже. Повинуясь невысказанному приказу, юдзё опустил руки, и тяжёлая ткань полностью легла на пол. Дыхание Сены участилось, а тело, приученное к ласкам, слабо откликнулось на прикосновения.
Иностранец, не отрывая пальцев от нежной и тщательно вымытой кожи, обошёл Сену и снова встал перед ним. Он был больше чем на голову выше и стоял настолько близко, что юдзё пришлось бы запрокидывать лицо, чтобы встретиться взглядами. Прохладные пальцы, коснувшись руки, перешли на живот и соскользнули на гладкий лобок. Сена подавился воздухом, когда Хирума-сан коротко стрижеными ногтями несколько раз поцарапал раздражённую кожу с едва ощутимыми волосками.
– Сам выбрил или заставили? – низким голосом спросил мужчина, наклоняясь и почти задевая губами лоб юдзё.
Сена сглотнул и выдавил:
– У юдзё нигде не должно быть волос, господин.
Хирума-сан хмыкнул и отстранился, сделав шаг назад. Сена смог вдохнуть глоток воздуха, не наполненного чужим запахом. Его тело подрагивало, удовольствие медленно скручивалось в паху. Он поджал пальцы ног, пытаясь взять своё тело под контроль.
– Ложись, – велел мужчина. Сам он принялся расстёгивать жилет, а затем и рубашку.
Сена спиной лёг на футон, сдвинув одеяло и подушку на самый край. Он мог видеть, как Хирума-сан вешает одежду поверх пиджака, а брюки – на спинку дайсу. Нижнее бельё он просто стянул и оставил на полу. Сена прикрыл глаза, когда мужчина развернулся в его сторону.
Движения воздуха и ощущение чужого присутствия действовали возбуждающе. Сена стиснул кулаки, плотно прижав их к бёдрам. Под закрытыми веками плясали цветные точки, лёгкие жадно вкачивали воздух. Прохладные ладони обхватили его ноги и развели в стороны, заставив согнуть в коленях. Сжавшихся мышц ануса коснулся палец, проверяя. Сена чувствовал, как жаркая волна сначала накрывает щёки, а потом спускается по груди к паху. Он лишь сильнее зажмурил глаза.
Хирума-сан взял его не нежно и не грубо, двигаясь ровно и без сознательного причинения боли. Сена дышал часто и поверхностно, комкал пальцами простынь и сдерживал стоны. В какой-то момент он не смог больше держать глаза закрытыми и уставился в потолок, уводя взгляд мимо склонившегося мужчины.
Обычно юдзё остаются с клиентом до утра, если сам гость не против. Сена заснул мгновенно и проспал гораздо дольше, чем имел право. Открыв глаза и осознав, что комната освещена не утренними бледными лучами солнца, а уже дневными, согревающими, он подскочил на футоне, озираясь. Хирума-сан, как и прошедшим вечером, сидел за письменным столиком и писал. Сена забормотал извинения, спешно облачаясь в юкату и приводя себя в надлежащий вид. Самостоятельно собрать длинные волосы в аккуратный пучок у него не получилось бы, поэтому пряди остались свободно лежать за спиной и на плечах.
Мужчина жестом руки оборвал извинения и, ухмыляясь, сказал:
– Лучше принеси завтрак. Из-за тебя я голодный.
Ёшивара – это место, где секс и ненависть перемешались в единую смесь. Где первое, чего требуют: забыть своё настоящее имя. Где указывают: «Теперь это твой дом и место работы». Место, где говорят:
«Ты должен стать превосходным юдзё».
«Ты должен хорошо уметь ублажать клиентов».
«Ты должен работать, пока приносишь прибыль».
Ёшивара ломает тысячи жизней и от этого становится лишь прекрасней, как Кумихо, обольщающая мужчин и съедающая их сердца. Она стала единственным доступным миром для Сены, и он никогда не думает, что сможет вырваться из её когтей. Провожая очередного гостя, склонившись в почтительном поклоне на пороге публичного дома, он слышит брошенные через плечо слова:
– Учись писать. В следующий раз проверю.
Сена вскидывает голову и провожает взглядом уходящих мужчин.
Ёшивара предупреждающе скалит зубы.
-------
Примечания:
Юдзё – собирательное название проституток и куртизанок (но не гейш) публичных кварталов.
Дайсу – стул с высокой спинкой и без ножек.
Сейдза – поза сидения на коленях.
Зима
Зима
Эпоха Эдо, 1724 год
Зима полноправно захватила природу, и Ёшивара укрылась лёгким белым одеянием. С вечера и до дребезжащего рассвета улицы освещались огнями, спрятанными за разноцветным пластиком; несмотря на холод, звонкие голоса юдзё взлетали в тёмное небо стаями птиц, смех и звон монет сопровождали тихое падение снега. С приходом зимы Ёшивара расцвела сотнями ярких цветов неумелых майко* и искусных таю*, владеющих тайнами мужского и женского тела. Сена любил это время года и с благоговением следил за медленным снегопадом, стоя на улице в редкие прогулки с клиентом, запрокинув голову и выпростав из широкого рукава юкаты руку. А когда хозяйка отлучалась на долгое время и можно было безбоязненно выйти во дворик дома, он укутывался в лёгкое одеяло и часами сидел на промёрзших досках веранды. Именно зимой Ёшивара подчинялась стихии и утихала, лишь в её недрах горел никогда не кончающийся огонь похоти, жадности и наживы.
Сена вместе с двумя другими юдзё занимался украшением праздничной ткани – из тончайших гладких ленточек складывал цветы и пришивал к ткани, когда в комнату зашла помощница хозяйки, отвечающая за приём гостей, и обратилась к нему:
– Приведи себя в порядок – пришёл Шин-сан.
Сердце Сены забилось быстрее, и он заставил себя ни единым движением или выражением лица не выдать охватившее волнение. Сделав завершающий узел и отрезав маленькими ножницами нитку, он аккуратно воткнул иголку в специальную подушечку и поднялся на ноги. Необходимо сменить юкату, нанести на лицо краску и заплести волосы в причёску, прежде чем выйти к гостю, – таковы правила.
Сена быстрыми шагами, насколько позволял узкий подол юкаты, прошёл к комнате, которую юдзё между собой называли синей. Рисунок на стенах и бумажных дверях, изображающий высокую вершину горы, спрятанную в облаках, и раскинувшийся у её подножия расцветший японский кустарник, был выполнен синей, голубой и белой красками. Утончённые и изящные, лёгкие мазки и линии создавали атмосферу умиротворения. Эта комната больше других нравилась Сене, и одной из причин этой любви было то, что именно в синей комнате его всегда ждал Шин-сан.
Он замер на пороге, опустился на колени, склонился и плавным движением отодвинул в сторону сёдзи. Проговорил мягким размеренным тоном:
– Просите, что заставил Вас ждать.
Мужчина оторвал от губ исходящую паром кружку и степенно ответил:
– Это я должен просить прощения. Кажется, я оторвал тебя от дел.
Когда дверь за спиной с тихим стуком закрылась и можно было выпрямиться, не боясь внимательных глаз управляющей, Сена улыбнулся, как улыбался когда-то давно, в детстве, своим родителям и сестре: искренне и с заполнявшей грудную клетку теплотой.
– Эти дела были совершенно не важными.
Шин-сан улыбнулся уголком рта и сделал жест рукой, приглашая сесть рядом с собой. Сена внимательно осмотрел небольшой столик из тёмного, покрытого лаком дерева, на котором стояли лишь набор из чайничка и двух кружек из красивой бело-синей керамики. Мужчина не заказал ничего, кроме чая, и это заставило юдзё нахмурить брови.
– Может быть, принести ужин?
– Не нужно.
Заметив, что юдзё с озабоченным лицом продолжает смотреть на скудное подношение, Шин-сан повторил:
– В самом деле, не нужно. Я не голоден.
Сена заглянул в тёмные глаза гостя, обычно непроницаемые, и с разрывающим сердце ликованием различил отсвет нежности, смягчившей суровые черты лица.
– Как пожелаете, господин, – юдзё склонил голову в шутливом поклоне, отчего короткие пряди вылезли из хвоста и упали на плечи, а после распрямился с лукавым взглядом. Мужчина издал смешок, и внутри Сены скрутилась маленькая спиралька счастья.
– Выпей со мной чая, – попросил Шин-сан, наблюдая, как юдзё подходит ближе и присаживается рядом, едва ощутимо задевая его колено своим. Тонкие бледные руки аккуратно, самыми кончиками пальцев, обхватили тёплую ручку чайничка и, поддерживая за горячее дно, плеснули напиток сначала в почти опустевшую чашку гостя, затем в другую. Вместе с поднимающимся паром по комнате растёкся аромат смеси сладкого жасмина и горьковатого цитруса.
Сена бросил на мужчину быстрый взгляд и встретил ответный прямой и непоколебимый. Этот человек, Сейджуро Шин-сан, являлся тем, кем Сена хотел бы стать: решительным, спокойным, уверенным в себе и своём призвании. Свободным. Человеком, чей мир не ограничивался бумажными стенами и приходящими для постыдного удовлетворения мужчинами, кто не обязан улыбаться, когда больно, и терпеть, когда хочется кричать. Неторопливо, изучающе рассматривая его, Сена видел в тёмных глазах сильную волю и внутреннюю страсть, неподвластные давлению и уничтожению. Шин-сан, найдя свой путь и основную, самую важную цель, шёл к ней, не сбиваясь с шага, не размениваясь на мелочные поступки и пустые слова. После каждой долгожданной короткой встречи Сена, зарывшись лицом в одеяло, чтобы никто не увидел его сияющего лица, снова и снова благодарил всех богов и духов, которых мог вспомнить, за подаренную ими возможность быть с этим человеком.
Едва слышимо до них доносилась музыка из дальней комнаты – там одна из юдзё играла на сямисене*, и резкая, то поднимающаяся, то срывающаяся вниз мелодия прорывалась через стены. Пронзительные надрывные ноты будто щипали саму душу, и Сене вдруг остро захотелось присоединиться со своей любимицей – сякухати*, бамбуковой флейтой, подаренной ему китайским мастером в знак благодарности. Он прикрыл глаза, вслушиваясь в голос инструмента, извлекаемый умелыми пальцами. Мелодия была тоскливой и одинокой, и в сердце Сены в ответ проснулась такая же тянущая тоска по родному дому и семье. Позволив себе ещё две секунды слабости, юдзё открыл глаза, становясь тем, кем должен быть.
Шин-сан изучал его лицо взглядом, и лишь когда Сена улыбнулся, спросил:
– Сыграешь мне?
– Не сегодня, – попросил юдзё, притрагиваясь к чайнику и снова разливая чай. Мужчина кивнул, соглашаясь. – Как ваши ученики? Кто-нибудь из них уже достиг уровня учителя?
Шин-сан усмехнулся уголком рта.
– Каждый день они оттачивают навыки ведения боя и концентрации. Полное овладение кендзюцу* достигается только через десятилетия усиленных тренировок. Мои ученики ещё слишком юны.
Сена с любопытством уставился на гостя.
– Давно хотел спросить. Как долго ты занимаешься кендзюцу?
– С рождения. Мой отец, ты знаешь, владеет наследственным додзё, и после меня оно должно перейти моему наследнику.
– Каково это – держать в руках меч?
Шин-сан в задумчивости откинул голову, видимо, тщательно анализируя собственные ощущения, чтобы ответить максимально полно. Сену всегда смешила серьёзность мужчины, с которой он подходил к самым простым и, казалось, незначительным вопросам. Но ему льстило внимание Сейджуро, и он пользовался любой возможностью узнать что-то новое из того мира, к которому никогда не сможет прикоснуться.
– Это большая честь, – в итоге произнёс Шин-сан.
Сена посмотрел на свои тонкие худые ладони и попытался представить тяжесть меча или копья или тонкую нить тетивы лука. Каким будет на ощупь дерево? Что ему больше понравилось бы: замахиваться или оттягивать руку назад? Что страшнее: смотреть на противника через гладкое остриё или через металлический наконечник стрелы? Он несколько раз согнул и разогнул пальцы, будто в реальности ощущая напряжение в мышцах, предшествующее удару. Но сколько бы он ни старался, фантомный вес оружия истаивал через несколько минут. Ему не с чем было сравнивать. Самое тяжёлое, что Сене позволяли брать в руки в публичном доме, – это наполненный снедью поднос для гостя. Юдзё чувствовал, как с каждым месяцем его тело становится слабее, истончается данная природой сила мужчины, капля за каплей уходят ловкость и проворство, какими он отличался среди дворовых мальчишек. Теперь единственное, что осталось Сене, – это искусные танцы обольщения и игра на сякухати.
Он презирал такого себя всей душой.
– Сена? – Мужчина положил широкую тёплую ладонь на узорчатую ткань юкаты, указательным пальцем оглаживая колено юдзё. От этой ласки Сена встрепенулся и слегка виновато улыбнулся.
– Я сегодня слишком много думаю не о том, прости.
– Мне будет интересно узнать, о чём ты думаешь, – отозвался Сейджуро и добавил: – Если ты захочешь.
Сена улыбнулся уже искренне и даже смущённо, потеребил пальцами рукав юкаты. В груди, нарастая и расширяясь, разгоралось желание взять Шина-сан за руку, приластиться к нему, потянуться всем телом вверх, прижать своим лицом к его. Щёки обожгло стыдом за такие мысли, но возбуждение уже хлынуло по позвоночнику вниз, перетекло на живот и спустилось ещё ниже.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – обеспокоенно поинтересовался мужчина, наклоняя к покрасневшему юдзё корпус. Сена втянул воздух через нос и дёрганно кивнул. Неожиданно он вскинул голову и впился лихорадочным взглядом в лицо гостя.
– Почему ты не занимаешься со мной любовью? – выпалил Сена. От волнения он стиснул кулаки и подался вперёд, почти падая на мужчину. Его сердце билось как бешеное, и, словно вторя этому ритму, звук сямисена ввинтился в потолок и рикошетом отлетел к Сене, проделав в груди пылающую по краям дыру.
Шин-сан отодвинулся, отвёл взгляд и отнял было ладонь от чужого колена, но Сена ловко перехватил его руку, вцепился пальцами в напрягшиеся мышцы. Надвинулся ещё ближе, кладя свою ладонь мужчине на бедро, удерживая, отчаянно пригвождая к месту. Зашептал горячечно:
– Почему никогда не притрагивался ко мне? Противно?
В следующую секунду Сейджуро перехватил его ладонь и сильно, но соизмеряя силу, сжал. Сена хотел утонуть во взгляде тёмных глаз, хотел втереть всего себя в чужое тело, обернуться, как покрывалом, чужим запахом. Его лихорадило. Он сгорал и жаждал спасения.
Шин-сан второй рукой прикоснулся к щеке юдзё, и Сена, прикрыв глаза, потёрся кожей о кожу.
– Не противно. Я не хотел принуждать тебя.
– Я хочу… – Сена с трудом протолкнул слова сквозь онемевшие и высохшие губы. Потянулся к губам мужчины, проскользнул рукой по широкому воротнику кимоно к задней стороне шеи, мазнул подушечками по коротким чёрным волоскам.
– Тебе ведь не нравится…
– Я хочу!
Забытые чашки звякнули друг об друга, когда Сена задел столик бедром. Шин-сан притянул его к себе за талию, обхватывая и притирая вплотную, огладил широко расставленными пальцами текучий шёлк на спине, и юдзё выгнулся от ласки. Он прижался грудью к жёсткой ткани тёмно-зелёного кимоно, перегнулся через столик, чуть не опрокинув его на бок. Для него перестало существовать окружающее пространство, сознание затуманилось, и лишь один человек удерживал всё внимание: прижаться к Шину-сан ближе, ещё ближе, впиться пальцами в пряди волос, наполнить лёгкие чужим запахом, дышать жадно и часто, вбирая как можно больше. Мужчина прикоснулся к его рту губами, и Сена окончательно потерялся в своих и чужих движениях.
Сена целовал быстро, кусал и проводил горячим языком по губам и коже, отдавался поцелуям, позволял целовать себя ненасытно и страстно. Его руки безостановочно и бесконтрольно шарили по одежде Шина-сан, пальцы цеплялись за воротник и пояс, вязли в складках, сражались с узлом, удерживающим кимоно запахнутым. Воздух вокруг раскалился, и Сене казалось, что он никогда не умел дышать, что его лёгкие проломят грудную клетку слишком сильным давлением. Впервые за долгие годы он забыл, кем является.
Юката юдзё свалилась на пол, стянутая с плеч сильным рывком, и обнажённый Сена толкнул Шина-сан в грудь, заставляя спиной упасть на футон. Кимоно распахнулось, полы беспощадно измялись под коленями юдзё, пояс убитой змеёй валялся у столика. Мужчина предостерегающе обхватил бледное предплечье Сены, когда тот скользнул по его телу вниз и склонился над пахом. Широкая грудь вздымалась сильно и нервно, и это сводило с ума.
– Сена, ты не обязан… – начал мужчина, но был прерван твёрдым взглядом, подёрнутым возбуждением, и словами:
– Я хочу именно так. Разреши мне.
Хватка на предплечье превратилась в ласкающее прикосновение, и за следующие часы не было произнесено ни одного предложения.
Стремительное далёкое звучание сямисена аккомпанировало им, сливаясь со стонами, и звучало до самого рассвета.
Прижавшись щекой к груди и слушая равномерный стук сердца уснувшего Шина-сан, Сена бездумно смотрел на крупный бутон нарисованного голубой краской цветка. Его окутало сплкойствием, и хотя бы на несколько часов он позволил своим телу и мозгу бездействовать. Он знал, что за стенами публичного дома предрассветная тьма медленно и неохотно сдаётся пока ещё робкому сиянию солнца, и, может быть, землю покрывает только что выпавший снег. В груди у Сены, прямо под рёбрами, тёплым сгустком зрела благодарность к мужчине, разделившему с ним постель, к человеку, видевшему в нём равного по роду несмотря на социальное положение. Единственному, кто называл Сену дарованным родителями именем.
Они познакомились около полугода назад, Шин-сан приходил раз в месяц или чуть чаще, и юдзё с неугасающей надеждой ждал следующей встречи. Под его руководством Сена мало-помалу учился письму и чтению, впитывал новости и новую информацию из их разговоров и пытался представить яркий, полный чудес мир вне публичного дома. Его детские воспоминания практически истёрлись, превратившись в лёгкий туман с нотами горести и печали, поэтому самым сокровенным желанием Сены было снова увидеть мир вне удушающих стен Ёшивары, вдохнуть воздух, не пропитанный благовониями и запахом тел, услышать что-то кроме пустой болтовни проституток и звуков ломаемой человеческой гордости.
Стать чуточку свободным.
В Ёшиваре наступил новый день, похожий на тысячи своих предшественников.
-------
Примечания:
Майко – ученицы гейш; третья ступень обучения, после сикоми и минараи.
Таю – высший ранг дорогих японских проституток. Отличаются от гейш более богатой одеждой и тем, что повязывают шитый золотом пояс спереди, а не сзади, как гейши.
Сямисен – щипковый трёхструнный музыкальный инструмент.
Download Ondekoza Tsugaru Shamisen II for free from pleer.com
Сякухати – продольная бамбуковая флейта, пришедшая в Японию из Китая в период Нара (710-794).
Download Ondekoza Shakuhachi for free from pleer.com
Download Kohachiro Miyata Honshirabe for free from pleer.com
Кендзюцу – искусство работы с длинным двуручным мечом, ношение которого было привилегией класса самураев. На основе изучаемой техники кендзюцу воин учился пользоваться и другими видами оружия, которые могли использоваться в поединке. Кендзюцу стало средством развития энергетики и гимнастической боевой подготовки, а также средством развития правильного восприятия и совершенствования координации движений.
Обзорам споконов
@темы: Eyeshild 21, Фанфикшен