Мастер недописышей.
для Nigai-kun
Рассказы третьей книги. (с) Колышкина С.С. отсюда
Ползущий демон (3.3)ЮМЭМАКУРА БАКУ ОНМЁДЗИ
Книга 3
Рассказ 3. Ползущий демон.
1
Осень. Месяц каннадзуки, октябрь. На веранде, продуваемой холодным до дрожи ветром сидит Минамото-но Хиромаса и пьет саке. Напротив него в белом легком каригину сидит Абэ-но Сэймей, он, так же, как и Хиромаса, изредка подносит к губам маленькую чашечку с саке. Кажется, что на чуть тронутых кармином губах Сэймея всегда играет улыбка. Вот если взять на кончик языка мед, источающий горьковатую сладость, то появится подобная улыбка.
Ночь. На краю веранды стоит плошка и в ней горит огонек. Чтобы защитить огонь от ветра, его сверху накрыли цилиндром, сделанным из бамбукового каркаса, обклеенного японской рисовой бумагой.
На закуску к саке – жареные грибы и сушеная рыба.
С неба в сад льет синее сияние луна.
Слышно, как в ночной темноте шуршат под ветром ковыль, патриния и колокольчики. Сейчас уже нет того летнего густого до тошноты запаха цветов и трав, лишь запах сырости или аромат сена долетают по ветру. Один- два осенних сверчка поют где-то на поляне.
Полнолуние.
- Слушай, Сэймей… - Хиромаса поставил чашечку и обратился к Сэймею.
- Чего? – отозвался Сэймей, задержав руку с чашечкой на полпути ко рту.
- Вот правда, как же все незаметно меняется, а…
- Что именно?
- Ну, эти, времена года! Вот, кажется, совсем же недавно мы говорили все жара, да жара, и в такую вот ночь комаров гоняли, а сейчас и комара то нет ни одного. И цикад с их надоедливыми песнями – нигде не слышно.
- Хм…
- А поют сейчас одни лишь осенние сверчки, да и их уже меньше, чем несколько дней назад…
- И то правда.
- Вот и сердце человека, оно, пожалуй, такое же, Сэймей…
- Какое такое же?
- Ну, я тебе сейчас толкую, что сердце человека, как и времена года, незаметно меняется, вот!
Сэймей подавил смешок и спросил:
- Что с тобой, Хиромаса? Ты сегодня как-то мистически настроен, вроде бы.
- На грани времен года кто угодно будет так себя чувствовать.
- Да, пожалуй. Уж если даже и тебя так пробрало…
- Эй, Сэймей! Не обращай мои слова в шутку, прошу! У меня сегодня было много над чем подумать…
- Да?
- Хочешь послушать?
- О чем?
- О том, почему преподобный Дзюсуй из Коя ушел в монахи.
- И?
- Мне вчера вечером рассказали об этом у его светлости Фудзивара Кагэмаса, где я останавливался на ночлег. Это был рассказ, пронзивший меня в самое сердце…
- Ну и что это за история?
- Преподобный Дзюсуй был раньше наместником в области Ивами-но Куни.
- Ага.
- А до этого он вообще жил в Столице, но потом получил назначение наместником в Ивами-но Куни и уехал туда. Когда он уезжал, он позвал с собой свою матушку и свою супругу, и стали они вместе жить в той области.
- Так.
- На взгляд преподобного Дзюсуя, его матушка и его супруга жили душа в душу и все у них было ладно.
- Хм.
- И вот, говорят, однажды вечером… - Хиромаса понизил голос. – В одной комнате матушка и супруга преподобного Дзюсуя в полной любви и согласии играли в шашки «го». А Дзюсуй случайно проходил мимо и их увидел, и …
- Что случилось?
- Там были закрыты сёдзи, а напротив горел свет, и фигуры его матушки и супруги, играющих в го, тенями отражались на этих сёдзи…
- Так, так…
- Увидев эти тени, Дзюсуй так и обмер…
- Что так?
- Волосы у двух теней стояли дыбом, и, оборотившись змеями, грызли друг друга!
- Ха-ха-ха!
- Ужас то какой, а? Две женщины, на первый взгляд дружно играющие в го, на самом то деле в глубине души ненавидят друг друга, и эти их мысли превратили волосы у теней на сёдзи в клубок сражающихся змей, вот какие дела… Очень страшно. Преподобный Дзюсуй разделил все, чем он владел, между своей матушкой и супругой, а сам в одном лишь кимоно ушел из дома и постригся в монахи на горе Коя!
- Понятно, вот, значит, как было.
- Сэймей! Вот и человек живет и думает, что сейчас у него самый расцвет, а сам как-то, не знаю как, где-то уже, наверное, начинает готовить следующие дела. Иначе же, как может быть так, чтобы, словно преподобный Дзюсуй, самому отвернуться от своего счастья и успеха, и уйти в монахи?
- Хм.
- И вот еще, бывает же такое, чтобы волосы у теней выглядели словно змеи, а?
- Слушай, Хиромаса! Ну да, волосы заключают в себе большую силу заклятий, но в случае с преподобным Дзюсуем не стоит во всем винить только его почтенную матушку и уважаемую супругу.
- Почему?
- Потому что бывает так, что человек смотрит на вещи, в глубине своей души незаметно для себя накладывая на них заклятия «сю».
- Что это значит, Сэймей?
- Короче говоря, скорее всего преподобный Дзюсуй уже давным-давно собирался уйти в монахи, и очень хотел найти какой-нибудь повод для этого. И в тенях, отразившихся на сёдзи, он случайно увидел то, что было в глубине его души. Возможно.
- Так как же на самом деле?
- Этого я не знаю, сразу тебе говорю. А может быть это такие хитросплетения души, что этого не знает и сам преподобный Дзюсуй, если его об этом спросить.
- Хмм… - Хиромаса кивнул, хотя было не понятно, согласен он с объяснением, или нет, и поднес чашечку саке ко рту.
- Кстати, Хиромаса, а не составишь ли ты мне компанию сегодня ночью?
- Составить компанию? А разве я уже не составляю: мы тут вроде вместе сидим?
- Нет, не это. Я сейчас должен кое-куда пойти. Так вот, не составишь ли ты мне компанию в этом деле?
- А куда идем?
- К женщине.
- Что? К женщине?
- Да, госпожа Такако. Она проживает в доме неподалеку от речки Хорикава в четвертом квартале.
- И мы туда пойдем?
- Да.
- Слушай, Сэймей! Это что еще за мужланство: идти к любовнице и вести к ней другого мужчину? Идешь, так иди один!
- Подожди, Хиромаса, это не то, что ты думаешь.
- Что, Сэймей?
- Сегодня ночью я иду к женщине, но это моя работа.
- Работа?
- Ну, вот послушай, Хиромаса. Тем более, у нас есть еще немного времени до того, как пойти. Послушаешь мой рассказ, а потом решишь, идти тебе, или нет, поздно не будет.
- Послушать-то я послушаю, но…
- Что с тобой?
- Я-то решил, услышав, что ты идешь к женщине, что ты как обычный человек, делаешь то, что делают все люди, вот к женщине идешь, например…
- И что, жалеешь, что не так?
- Нет, не то, что мне жалко…
- Тогда, радуешься, что не так?
- Нет, не спрашивай меня, Сэймей! – Хиромаса рассержено сжал губы и отвел глаза в сторону. Сэймей подавил смешок и сказал:
- Ладно, послушай, Хиромаса! – сказав так, он снова поднес чашечку с саке к красным губам.
2
Жил один мужчина по имени Ки-но Тосукэ. Он был выходцем из Мино-но куни, и уже долгое время жил в доме у реки Хорикава в четвертом квартале. Когда его послали в Столицу, он взял с собой и свою жену Сасамэ. Обычно он жил при господском доме у реки Хорикава, но достаточно часто, когда позволяло время, уходил в западную часть Столицы, где у него был свой дом, и там проводил время с женой. Хозяйкой поместья у реки Хорикава в четвертом квартале была безупречного происхождения благородная женщина, звали ее Такако.
Однажды хозяйка, госпожа Такако, послала Тосукэ по какому-то делу в Оцу. На выполнение дел ему было дано три дня, но сами дела столько времени не потребовали. Так что на утро второго дня Тосукэ выполнил все, что ему было сказано. Можно было бы провести еще одну ночь в Оцу, а на следующий день явиться в хозяйскую усадьбу, а можно было поторопиться, добраться еще до конца дня в Столицу и ночь провести в своем доме с женой Сасамэ. Подумал Тосукэ, да и решил возвращаться в Столицу.
Солнце зашло как раз когда он добрался до моста через реку Камогава, что совсем недалеко от Столицы. В сумерках он перешел мост через Камогаву, но когда сходил с моста, его кто-то окликнул.
- Простите… - Это был женский голос. Когда Тосукэ обернулся, он увидел, что у перил моста стоит женщина в кацуги, легком кимоно, которое накидывают путники на голову словно покрывало. Надо же! Только что он переходил этот мост, и ему показалось, что никого там не было. А сейчас там стоит женщина. Это как же надо спешить, чтобы не заметить на мосту стоящую женщину!
Солнце уже зашло, и вокруг уже стемнело.
- Вы что-то хотели? – спросил Тосукэ, повернувшись к женщине.
- Да, - кивнула та. – Я когда-то давно имела очень отдаленное отношение к Вашей уважаемой хозяйке, госпоже Такако. – сказала женщина.
«И что?» – подумал Тосукэ. Хорошо, эта женщина раньше была знакома с его хозяйкой, госпожой Такако. Но откуда она узнала, что он сам является слугой госпожи Такако? Об этом Тосукэ спросил женщину. Та ответила:
- Я несколько раз проходила мимо усадьбы и видела там Вас.
Это Тосукэ мог понять.
- А два дня назад я случайно увидела, как Вы переходили мост, направляясь куда-то на восток от Столицы. Вы не выглядели так, словно собрались в дальнее путешествие, и я подумала, что, возможно, дня через два или три Вы возвратитесь. И вот, решила Вас здесь дождаться.
«Вот в чем дело!» – подумал Тосукэ.
- Так, и зачем же Вы меня ждали? – спросил он.
- Да-да! – женщина в широкополой шляпе кацугину, так что лица всего не видно, Тосукэ видны только белый подбородок и красный рот. Этот красный рот растянут в улыбку.
– Дело в том, что у меня есть одна вещь, которую я бы хотела передать госпоже Такако. - Женщина отняла руку от кацугину и запустила ее за пазуху, откуда достала что-то вроде шкатулки для писем, завернутой в прекрасный шелк. – Не могли бы Вы передать эту вещь госпоже Такако, когда вернетесь в ее дом?
- А почему Вы не можете отдать это сами? – Эта женщина, судя по всему, два дня здесь дожидалась его, а за это время она могла бы сходить в усадьбу госпожи Такако и сама все передать, - так думал Тосукэ.
- По некоей причине я не могу показаться в усадьбе. Очень, очень Вас прошу! – и женщина с силой вложила в руки Тосукэ шкатулку. Тот, как-то само собою, эту шкатулку взял.
- Будьте так добры! – Женщина низко поклонилась.
- А как Ваше имя? - спросил Тосукэ, но она ответила:
- Ах, я сейчас не могу назвать имя, но когда госпожа Такако откроет шкатулку, она сразу все поймет. И еще одно, позвольте Вам сказать. Ни в коем случае постарайтесь не открывать шкатулку до того, как вручите ее госпоже Такако. Если Вы откроете шкатулку, это не пойдет Вам на пользу… - такие неприятные слова сказала женщина. Вобщем, неизвестно, что будет, возьми он эту шкатулку. Так что лучше ее вернуть, решил Тосукэ, и только было открыл рот, прежде чем слова слетели с его языка…
- Что же, будьте так любезны! – низко поклонилась женщина, повернулась первая спиной к Тосукэ и пошла прочь. Ничего не поделаешь, и Тосукэ тоже прошел несколько шагов, но женщина не шла из головы. Он решил все же отказаться, обернулся назад, но в это время женщина уже пропала из виду. Вечер подходил к концу и темнота вокруг стала гуще.
Будь что будет, махнул рукой Тосукэ, и двинулся прочь, держа шкатулку. На его счастье, на востоке взошла почти полная луна и в лунном свете он уверенно мог разбирать дорогу и еще до полуночи пришел в свой дом. Сасамэ, его жена, обрадовалась, увидев Тосукэ, а потом обнаружила завернутое в шелк нечто в вещах мужа.
- Ой, что это? – спросила она у мужа, а тот ответил:
- Ничего особенного. Не обращай внимания. – и убрал сверток в кладовую.
И вот, жена Тосукэ все ни как не могла заснуть, не шел у нее из головы сверток, даже когда уставший с дороги муж уже давно уснул. Она всегда была женщина очень ревнивая, и решила она, что этот самый сверток ее муж купил в подарок из путешествия для какой-то другой женщины.
Что же там за коробка, в этом красивом шелке завернутая? Чем больше она думала, тем больше ей становилось любопытно, до боли, и уснуть она не могла. Наконец Сасамэ решилась, поднялась с постели, зажгла в светильнике огонь и пошла в кладовую. Поставила светильник на пустую полку, а сама взяла в руки сверток. Под слоем шелка оказалась шкатулка, покрытая тонким лаком с изумительным перламутровым узором. От ревности и гнева кровь прилила к голове, Сасамэ открыла крышку – и вдруг! Что-то завозилось внутри шкатулки, а потом нечто омерзительное и черное вылетело наружу.
- Караул! – без ума от страха заорала громким голосом женщина, да таким, что ее крик разбудил Тосукэ. Тосукэ прибежал в кладовую и обнаружил, что его жена сидит задом прямо на полу и трясется от ужаса.
- Что случилось? – но она на его голос не отзывается, хлопает ртом, как рыба, и только тычет пальцем в одну точку на полу. Тосукэ взял огонь, посветил на пол и прямо вздрогнул: там шел кровавы след, словно бы что-то ползло, и еще что-то за собой тащило. Тосукэ попробовал пойти по следу, след вел из кладовой, в коридор, а далее через щель под дверью наружу. Дальше проследить у Тосукэ не достало мужества. Он вернулся в кладовую, Сасамэ как раз пришла в себя настолько, чтобы начать говорить:
- Шкатулку! Шкатулку открыла, а оттуда как прыгнет что-то мерзкое!
- А что, что выпрыгнуло?
- Не знаю я! Я так перепугалась, что и не разглядела толком! - голос у нее дрожал и прерывался. Тосукэ посмотрел на полку, и увидел, что шкатулка с открытой крышкой там так и стоит. Тогда он взял пресловутую шкатулку в руки и заглянул внутрь. В этот самый миг:
- Ааа! – с криком Тосукэ выронил шкатулку из рук. В свете огня было ясно видно, что именно лежит в шкатулке: два глазных яблока, выковыренные прямо с веками, и вырванный вместе с лобковыми волосами мужской орган.
3
- Гм, - громко сглотнул Хиромаса, выслушавший этот рассказ.
- Это было вчера ночью. – Сказал Сэймей.
- Вчера ночью?
- Ага. И вот, когда наступило утро, Тосукэ впопыхах вернулся в господский дом, рассказал госпоже Такако все от начала до конца и передал ей ту самую шкатулку.
- И?
- И вот, поэтому меня позвала к себе госпожа Такако.
- То есть женщина, с которой ты идешь встречаться сегодня ночью…
- Это та самая госпожа Такако.
- Вот в чем дело. – Хиромаса кивнул, словно бы у него все наконец-то улеглось по полочкам. – Но почему же ты, в таком случае, не пошел к ней днем?
- А потому, что госпожа Такако прислала за мной уже вечером. Не за долго до твоего прихода.
- А, аа!
- Я так и сказал слуге: сейчас придет мой знакомый, и после того, как мы поужинаем, мы вместе с ним придем к вам.
- Вместе с ним придем… Что? Сэймей! Тот, с кем вместе ты собрался идти…
- Это ты, Хиромаса.
- Это я?
- Да.
- Но…
- А что, ты не пойдешь?
- Я не говорил, что не пойду.
- Ну вот и ладно. Может быть, ты мне там кое в чем поможешь.
- Помогать? Что, я понадоблюсь?
- Ну, может быть…
- Вот как.
- Пойдешь?
- Ну…
- Пойдем!
- Пойдем.
Так они и поступили.
4
Запряженная волом повозка направлялась к усадьбе у реки Хорикава в четвертом квартале. Без слуг или кого бы то ни было, в лунном свете огромный черный вол тянул повозку, в которой сидели Сэймей и Хиромаса.
- Слушай, Сэймей, - трясясь в такт повозке, говорил Хиромаса.
- Что?
- А вот та женщина, ну, что была на мосту через реку Камогава, кто она, интересно…
- Как знать…
- А может быть она когда-то была человеком, а сейчас уже не человек?
- Может быть и так…
- Демон?
- Не стоит торопиться… - Сэймей говорил очень тихим голосом.
- А вот то черное, ну, которое выпрыгнуло из шкатулки, а вот что же это такое было, а? Я когда твой рассказ слушал, у меня аж мороз по позвоночнику прошел!
- Скоро узнаем, наверное. Сегодня вечером встретимся с госпожой Такако и обо всем ее расспросим, и тогда…
- Ага. – Хиромаса кивнул, поднял шторку повозки и выглянул наружу. Повозка слегка поскрипывая и подпрыгивая на мелких камушках и ямках шла вперед. В ярком лунном свете от повозки на землю падала густая тень.
5
Они прибыли в усадьбу. Сразу же Сэймея и Хиромасу проводили в спальню госпожи Такако, а весь дом был словно наполнен тревогой. Можно было понять, что тут и там по комнатам сидят служанки, затаились и смотрят в темноту, стараясь не дышать. Во дворе было разложено несколько сторожевых костров, а в коридоре кое-где расставлены светильники. Один или два воина, по-видимому охрана, стояли вблизи костров во дворе.
В комнате, куда их проводили, Сэймей и Хиромаса увидели госпожу Такако. Ей было по виду двадцать четыре или двадцать пять лет, белоснежная кожа, длинный разрез миндалевидных глаз.
Рядом с госпожой Такако невозмутимо сидела старуха, из тех, кто знает все и обо всем на свете. Однако глаза ее, несмотря на невозмутимость, временами выдавали страх и беспокойство. Так как она осталась и после того, как встретили Сэймея и Хиромасу и услали ненужных слуг, следовало то, что эта старуха пользовалась огромным доверием у госпожи Такако.
Сэймей вежливо поприветствовал госпожу Такако и представил ей Хиромасу:
- Я подумал, что будет необходимость в его помощи, поэтому привел с собой. Все, что можно сказать мне, может услышать и Хиромаса. – после этих слов Сэймея, госпожа Такако поклонилась и произнесла:
- Хорошо. А это, - госпожа Такако посмотрела на старуху, сидевшую подле.
- Укибунэ, к вашим услугам. Я с малых лет вскармливала грудью госпожу Такако. – Низко поклонилась старуха. Стало понятно, почему она находится рядом с госпожой Такако.
- Как бы там ни было, что-то в Вашем доме неспокойно, неправда ли. – сказал Сэймей, обведя вокруг взглядом.
- Около половины часа назад с одной из служанок приключилось что-то странное… - тихим голосом сказала госпожа Такако. Видно было, что она напугана. Хотя пламя светильника освещало ее лицо, кожа была иссиня белой. Настолько от нее отлила кровь.
- Что же случилось?
- Да, да. Когда она шла по коридору, что-то липкое вцепилось ей в ногу.
- Да?
- Служанка закричала от боли и упала. Услышав ее крик, прибежали другие слуги, но к тому времени то, что вцепилось ей в ногу, уже исчезло. Однако на ее голой ноге остался жирный след крови.
- Ах, как вовремя мы прибыли! Похоже дело зашло еще дальше, чем я предполагал! – Сэймей сдерживался изо всех сил, но все же голос, которым он это сказал, заставлял подумать, будто он наслаждается происходящим. Если бы кто-то имел чуткий слух, он бы наверняка услышал в голосе Сэймея затаенную радость, которую он не мог скрыть, как ни пытался. Однако госпожа Такако, естественно, не заметила таких тонких оттенков в голосе Сэймея:
- Вы хотите сказать, что это то черное, что выпрыгнуло из шкатулки, когда ее открыли в доме Тосукэ, приползло сюда?
- Конечно, так можно подумать. Но прежде чем решать, позвольте Вас спросить.
- Да.
- Вы, госпожа, изволили видеть, что находится внутри шкатулки?
Госпожа Такако не ответила.
- Так как же?
- Да, я видела. – Тонким голосом ответила Такако.
- Эта шкатулка все еще здесь?
- Да.
- Позволите ли Вы мне взглянуть на нее?
- Да. – Такако кивнула, а затем взглянула на старуху. Та склонилась в ответ, молча встала и вышла из комнаты. Через некоторое время старуха вернулась, неся в руках нечто четырехугольное, завернутое в шелк.
- Вот это, - она поставила сверток перед Сэймеем.
- Ну что же, позвольте взглянуть. – С этими словами Сэймей развернул шелк, вынул шкатулку и открыл крышку. Такако склонила голову, и закрыла свое лицо рукавом поднятой левой руки. Сэймей некоторое время невозмутимо рассматривал то, что было в шкатулке, а затем спросил:
- Хиромаса, посмотришь?
- Д-да, - кивнул Хиромаса и пододвинувшись на коленях, заглянул в шкатулку.
Хиромаса сразу же отвел глаза и вернулся на прежнее место. Его лоб покрылся мелкими капельками пота.
- У Вас есть какие-нибудь соображения о том, что находится внутри шкатулки? – спросил Сэймей.
- Есть… - напряженным голосом ответила Такако.
- И чье же это?
В ответ на этот вопрос, Такако опустила голову и несколько раз собиралась было что-то сказать, но снова смыкала губы. Наконец, словно решившись, она подняла лицо и посмотрела на Сэймея. Ее лицо было очень напряженным. Влажными глазами глядя на Сэймея, она одним духом проговорила:
- Это принадлежало господину Фудзивара-но Ясунори!
- А глаза?
- Про глаза я не знаю, но, скорее всего, они тоже – господина Ясунори. – Коротко ответила Такако.
- Фудзивара-но Ясунори из усадьбы на Втором проспекте?
- Да.
- Я слышал, что он пропал куда-то три или четыре дня назад, но что с ним могло приключиться такое…
Все помолчали, и снова заговорил Сэймей.
- Фудзивара-но Ясунори приходил к Вам сюда на свидания?
- Да.
- Есть ли у Вас предположения, почему с ним случилось подобное? – Когда Сэймей спросил, прямо перед коленями Такако с громким звуком что-то упало сверху. Капля красной крови.
Такако, вскрикнув, подняла голову к потолку, и тут прямо на ее лицо сверху шмякнулось нечто. Это были длинные черные волосы, огромное их количество.
Такако, не издав ни звука, упала навзничь на спину. Она корчилась и извивалась от боли, и словно сдирая с себя кожу, пыталась руками сорвать с лица черные волосы, но ни как не могла сорвать.
- Госпожа Такако! – закричав, старуха кинулась к своей госпоже, ухватила черные волосы в кулак и попыталась сорвать их с лица Такако, но и у нее ничего не получилось. Когда она тянула волосы, вслед за ними подавалась и голова Такако. Старуха даже попыталась сдернуть волосы с лица госпожи, поставив ей ногу на грудь и дергая изо всех сил, но только причинила еще большую боль Такако.
- Бесполезно. Они прилипли к лицу. – Сказал Сэймей. – Если тянуть с силой, то вы сдерете с лица госпожи Такако не только кожу, но и мясо.
- Но, но…
- Это кожа. А не просто волосы. Это волосы, сорванные с человека вместе с кожей. И вот эта часть, которая с кожей, и приросла к лицу госпожи Такако.
- А… А что же теперь нам делать-то, господин Сэймей? – трясясь от ужаса старуха смотрела снизу вверх на Сэймея. Волосы закрыли уже и глаза, и нос, и рот, и Такако уже не могла дышать. От боли и удушья она билась на полу, пытаясь сама руками оторвать от себя черные волосы, но, конечно же, это было не возможно сделать просто так.
- Хиромаса! – воскликнул Сэймей, поднявшись на ноги и глядя на лежащую Такако. – Прошу, прижми госпожу Такако к полу, чтобы она не двигалась, а другой рукой попробуй оттянуть волосы!
- Есть! – Ответив, Хиромаса попытался сверху прижать корчащуюся Такако, а правую руку протянул к волосам.
Вдруг часть прядей из общей массы волос рванулась и вцепилась в левую руку Хиромасы, и начала ползти выше и выше: кисть руки, запястье, рука, предплечье…
- Что? Что делать? – Хиромаса, словно прося о помощи, взглянул на Сэймея.
- Держи так, чтобы госпожа Такако не двигалась! – с этими словами Сэймей склонился к голове Такако и обнял ее за голову обеими руками.
- Сэймей, госпожа Такако не может дышать! Она так умрет! – воскликнул Хиромаса. – Сэймей! – Голос Хиромасы уже был похож скорее на крик от боли. А Сэймей продолжал сжимать в руках голову Такако, он скрипел зубами и сквозь сжатые зубы вырывался натужный стон. Вскоре Такако резко обмякла и перестала двигаться.
- Сэймей?!
- О?!
- Что? Что?
- Нет! Госпожа Такако!
- Что, что случилось?
- Умерла. – Сказал Сэймей таким голосом, словно выплевывал горькую слюну.
- Что?!
- Извини. Я ошибся.
- Что ты… - стал было говорить Хиромаса, и тут раздался чавкающий звук, и черные волосы отлепились от лица госпожи Такако. Хиромаса замер столбом. Сэймей держал обеими руками на своих коленях голову Такако и рассматривал ее лицо. Все оно было залито кровью, но это была не кровь госпожи Такако. С левой руки стоящего Хиромасы плетью свисали вниз длинные черные волосы. А на полу, под рукой Хиромасы, лежала грудой кожа, содранная с человеческого черепа вместе с мясом. С глухим стуком на пол упала первая прядь волос, зашуршали, зазмеились черные пряди на руке Хиромасы, и его рука оказалась на свободе. Все это упало на пол.
Сэймей ухватил левой рукой за женские волосы, лежавшие на полу, и поднялся на ноги. В правую руку он взял стоявший в комнате и все еще горевший светильник, и пошел куда-то.
- Ты куда, Сэймей?
- Идем, Хиромаса!
- Что ты собираешься делать? Уже ничего не поможет! Госпожа Такако уже умерла!
Не обращая на Хиромасу внимания, Сэймей вышел на веранду и поднес огонек светильника, который он держал в правой руке, к женским черным волосам, которые он держал в левой руке. Когда пламя светильника перекинулось на волосы, Сэймей с размаху выбросил занявшиеся космы в сад. На земле в саду женские волосы продолжали гореть, взметая над собой пламя. Словно бы живое существо, женские волосы поднялись вверх, извиваясь в попытке сбить огонь. Однако, пламя перекидывалось с волоска на волосок, и вот уже отвратительный запах горящих волос и мяса заполнил собой весь ночной воздух. Наконец волосы сгорели и пламя потухло.
- Что ж, пойдем обратно, Хиромаса!
- Обратно? Куда?
- К госпоже Такако.
- К госпоже Такако?
- Да. – И Сэймей первым пошел в комнату. Там, прижавшись к груди распростертой на расшитой циновке Такако, рыдала старуха.
- Не о чем тут плакать, госпожа Укибунэ. – С этими словами Сэймей опустился рядом со старухой, отстранил ее рукой, и приобняв, поднял тело Такако, а затем, легонько, коленом подтолкнул ее в спину. И тут…
- Ах, - сорвался вздох с губ Такако, и она открыла глаза. – Я… Я…
Не понимая, что произошло, она беспокойно обвела взглядом вокруг, затем взглянула в лицо обнимающего ее мужчины:
- Господин Сэймей… - прозвучал ее голос.
- Госпожа Такако!
- Сэймей! – одновременно вскрикнули старуха и Хиромаса.
- Все, больше не о чем беспокоиться. Все уже прошло. А что случилось, я вам завтра спокойно расскажу, поэтому сегодня как следует отдохните, пожалуйста… - Сказав так, Сэймей посмотрел на старуху. – Так, сейчас принесите чашку теплого питья, а затем приготовьте постель госпоже Такако.
- С-слушаюсь. – ответила старуха, которая явно не понимала уже что вообще происходит, но послушно поднялась выполнять приказ Сэймея.
6
- Эй, слушай, что и как произошло, а, Сэймей? – Так спросил Хиромаса уже в повозке.
- Так ведь все произошло как произошло, Хиромаса. – Сэймей радостно улыбался, рассматривая Хиромасу.
- Знаешь, а мне вот до сих пор ничегошеньки вообще не понятно! Сэймей, прошу, объясни мне, что сейчас произошло?
- Ладно, ладно! – рассмеявшись, поднял руку Сэймей. – Помнишь, я сказал тебе, что госпожа Такако умерла? Это была ложь.
- Ложь?
- Ага.
- Ты, ты меня обманул, что ли, Сэймей?
- Ну, извини. Только я обманывал не тебя. Я обманывал волосы.
- Что?
- Волосы оторвались от лица госпожи Такако только потому, и именно потому, что решили, что госпожа Такако мертва. А я, когда держал ее голову, на самом деле пальцами обеих рук пережимал кровяную жилу, которая находится на шее.
- Кровяную жилу?
- Ну да. Если кровяную жилу некоторое время пережимать, то у человека дух на некоторое время куда-то исчезает, понимаешь ли.
Хиромаса молчал.
- Ну, а сердце в это время все равно работает. Поэтому мне было необходимо, чтобы волосы схватились и за твою руку. Ведь в этом случае волосы стали чувствовать биение твоего сердца. И им стало сложно различить, стучит ли сердце у госпожи Такако.
- Но ведь именно ты сказал, что она умерла, Сэймей.
- Если бы я так не сказал, волосы бы не отпустили госпожу Такако. И еще, волосы я смог обмануть именно потому, что ты поверил моим словам. Так что все – благодаря тебе, Хиромаса.
- Знаешь, что-то я не могу порадоваться твоим словам…
- Это был критический момент, между жизнью и смертью. Если бы я там стал готовить заклинание, или табличку с заклинанием, а потом это все произносить, то госпожа Такако умерла бы на самом деле. Если бы я попытался сжечь те волосы огнем, то огонь перекинулся бы на волосы самой госпожи Такако…
- Ох…
- Все благодаря тебе, Хиромаса.
- Ну…
- Ты всех спас.
- Не может быть, Сэймей! Ты же не собирался все это устраивать с самого начала, когда мы собирались идти в усадьбу госпожи Такако, и ты говорил, что я тебе понадоблюсь?
- Не может этого быть. Я тогда обо всем этом даже не думал. Я ведь и про волосы ничего не знал.
- Ну, это точно. Но… - Что-то все же не давало покоя Хиромасе. Он недовольно поджал губы. – Это все понятно, Сэймей. Но вот скажи, ты сейчас куда направляешься?
- Не знаю.
- Не знаешь?
- Ага.
- Почему?
- А ты у него спроси! – И Сэймей протянул в сторону Хиромасы правую руку.
- Что?
- А, тебе не видно? Вот же! – И Сэймей подсунул правую руку еще ближе Хиромасе. Сложенными вместе указательным и большим пальцами Сэймей словно бы что-то держал, подняв кончики пальцев щепоткой вверх. Хиромаса поднял шторку, впустив внутрь повозки свет луны. Сэймей поднес сжатые пальцы в поток лунного света. Между его указательным и большим пальцами было зажато…
- Что это?! – Вскричал Хиромаса.
Это был один тонкий черный волосок. И кончик этого волоса указывал именно в ту сторону, куда двигалась повозка. Словно бы где-то там впереди существовала какая-то магнетическая сила, которая тянула к себе этот волосок.
- Я, перед тем, как волосы сжигать, отделил один. Этот волос должен нас привести…
- Куда?
- К хозяину волос. К тому, кто заклял волосы на убийство госпожи Такако. – сказал Сэймей.
7
Когда полная луна склонилась далеко на запад, повозка остановилась. Слышался шум реки на отмели. Сэймей и Хиромаса вышли из повозки. Они были в восточной части Столицы, на краю моста через реку Камогава.
На небе луна уже почти коснулась края гор на западе. А у моста, если приглядеться, виднелась тень человека, вобравшая в себя синий лунный свет.
Сэймей медленными шагами приблизился к этой тени. Женщина, женщина в накидке кацуги, из под которой виден только рот.
- Госпожа Такако мертва. Твои волосы задушили ее. – Тихим голосом сказал Сэймей. И тут красные губы, единственное, что можно было разглядеть под накидкой, растянулись вправо и влево, показав белые зубы.
- Какая радость! – смеющимися губами произнесла женщина.
- Не могли бы Вы оказать нам любезность и рассказать, почему так произошло? – на вопрос Сэймея женщина начала медленно рассказывать.
- Это было четыре года назад. В ту пору господин мой Фудзивара-но Ясунори был правителем Тотоми-но Куни, а я в том краю была его женщиной. И вот, четыре года назад господин мой Ясунори уехали назад, в Столицу. – Голова ее была опущена, и говорила она спокойно. – Он крепко накрепко обещался мне, что по приезде в Столицу, непременно вызовет меня к себе, но вот он уехал, год прошел, два прошло, три прошло, а он меня так и не позвал. Долго ли, коротко ли, вот и четыре года прошло, и с ветром прилетела мне весть, что у него появилась новая женщина, что к ней лежит его дорога… - Чем дальше говорила женщина, тем громче стучали ее зубы, клацали, то ли от гнева, а может быть от горя.
- Проклятый Ясунори! – раз, и изо рта женщины проросли клыки, и снова спрятались за губами. – Я должна была проверить искренность намерений господина моего Ясунори, и вот этою весною я одна-одинешенька ушла из своего дома в Столицу. Но по дороге настигла меня болезнь, истратила я все свои бедные сбережения в пути, и с постоялого двора отправила господину моему письмо. Было это десять дней назад…
Ясунори явился. Почему-то он пришел совершенно один, без слуг. Увидел женщину, воскликнул: «Ах, любимая!», руки жал и слезы проливал крупные и частые. Когда женщина услышала от возлюбленного: «Идем же вместе в Столицу», вроде и болезнь ее излечилась, и она кое-как смогла встать на ноги, и когда они дошли наконец-то до реки Камогава, уже была ночь.
«Поскорее бы в Столицу!» - и вот, когда даже ночью гонимая этими только мыслями женщина первой начала переходить через мост, Ясунори вдруг ударил ее мечом в спину. И только получив удар, женщина вдруг осознала истинные намерения Ясунори: убить ее, помеху, здесь, в безлюдном на его счастье месте, а труп сбросить в реку Камогава, и убежать… Вот почему он был один. И то, что к реке они пришли ночью, тоже было задумано с самого начала.
Решив, что с первого удара мечом «тачи» он лишил женщину жизни, Ясунори на мгновение привалился к перилам моста перевести дух. И тут женщина восстала, она выхватила у Ясунори меч и вонзила в его грудь, убивая. Ясунори умер, но и сама женщина была тяжело ранена, поэтому ей оставалось жить всего несколько ударов сердца.
- И тогда подумала я, стану я «икирё», живым призраком, и убью женщину Ясунори, которая еще жива… - тут зубы женщины заклацали с новой силой. – Срезала я уд Ясунори, выколупала его глаза, а сама себя, вот! Кожу с головы! - и женщина резко сдернула кацуги.
- Ох! – это воскликнул Хиромаса.
От бровей и выше кожа с головы женщины была срезана, и виднелась залитая кровью черепная кость.
- Волосы черные мои, весь мой гнев вобравшие, убили они соперницу проклятую… - глаза женщины лопнули к вискам, а изо рта выросли клыки.
- А-а-а! – завыла она, запрокинув голову к небу. – Какая радость! Какое горе! Какая радость! Какое горе! - пока она так говорила, ее тело стал бледнеть, а когда совсем истаяло, стихли и крики: «Какая радость!» и «Какое горе!».
Настала долгая тишина. А потом:
- Все закончилось, Хиромаса. – коротко прошептал Сэймей. А Хиромаса в ответ только кивнул. Кивнул, а сам все смотрел туда, где исчез призрак женщины, и никуда не двигался. Сэймей и Хиромаса долго стояли на холодном осеннем ветру.
8
На следующий день послали искать под мостом через реку Камогава, и со дна реки подняли трупы Фудзивара-но Ясунори и женщины без кожи на голове.
Бог заблудившихся в пути (3.4)Юмэмакура Баку Онмёдзи
Книга 3.
Рассказ 4.
Бог заблудившихся в пути.
1
Сакура в полном цвету. Цветов раскрылось столько, что от их тяжести ветки гнулись вниз. И ветра нет. Такое безветрие, что на цветущих деревьях не шелохнется ни один лепесток. А с синего неба льется на сакуру солнечный свет.
Усадьба Абэ-но Сэймея. Сидя на открытой веранде, Хиромаса вместе с Сэймеем любуются сакурой, цветущей в саду. Перед ними кувшин с сакэ и чашечки, каждому по одной. Чашечки из черного жадеита на ножке, выполненные в технике «чашечка ночного света».
Виноградное вино
В чашке из ночного света
Возжелаешь пить его
Берись за лютню и садись на коня.
- так воспевал эти привезенные из Китая чашечки поэт Оукан, живший в Ляньчжоу в начале 8 века.
Любуясь сакурой, они пригубливали сакэ, а потом ставили чашечки, и снова любовались сакурой. Так они сидели, как вдруг, внезапно, облетел лепесток сакуры.
Один единственный лепесток.
Как будто бы солнечные лучи наполнили лепесток светом, и он, не выдержав этой тяжести, сорвался вниз.
- Сэймей! – Хиромаса сказал очень тихо, как будто боялся, что от его дыхания облетят остальные лепестки с цветов сакуры.
- Что? – спросил Сэймей совершенно обычным голосом.
- Я сейчас видел поразительную вещь!
- И что ты видел?
- Я видел, как в полном безветрии упал один лепесток сакуры.
- Хм.
- А ты, что, не видел?
- Видел.
- И что, ты ничего не почувствовал, увидев это?
- Ты о чем?
- Ну, вот получается, Сэймей! Смотри, сколько там цветет цветов на этой сакуре!
- Так.
- И вот, среди этих цветков, которым несть числа, сколько бы ты не пытался их сосчитать, из всех них – один, несмотря на то, что нет ветра, один единственный лепесток – упал.
- Так.
- И я это видел! Чрез несколько дней с этой сакуры один за другим начнут опадать лепестки. И никто уже не разберет, с какого цветка какой опал лепесток. А может быть тот цветок, который сейчас уронил единственный лепесток, это - самый первый цветок из зацветших на этом дереве этой весной?
- Хм.
- Как бы там ни было, я видел, как падал этот лепесток! Это ли не поразительно! – Хиромаса даже повысил голос до громкого шепота.
- И что? – а голос Сэймея как всегда, самый обычный.
- Ты тоже сейчас это видел, и неужели ты ни о чем не подумал?
- Ну, думать-то я думал…
- Подумал, значит!
- Да.
- А о чем?
- Например, как бы это сказать… Я подумал, что опавший с сакуры лепесток наложил заклятие, «сю» на тебя, Хиромаса…
Хиромаса сразу вроде не понял, что ему сказал Сэймей, и даже переспросил:
- Что ты говоришь? Какое отношение имеет падение лепестка сакуры к заклятиям «сю»?
- Ну, имеет, а можно, наверное, сказать, что и не имеет…
- Чего?!
- В твоем случае, Хиромаса, пожалуй, такое отношение было.
- Эй, подожди, Сэймей! Мне совершенно не понятно, о чем ты сейчас говоришь! Получается, что если в моем случае отношение было, то в чьем-то другом случае такого отношения не будет?
- Так оно и есть.
- Не понимаю!
- Понимаешь, Хиромаса.
- Что?
- Падение лепестка с ветки – это всего лишь падение, не более.
- Хм.
- Но вот если это падение однажды увидит человек, то тут и появится «сю».
- Опять «сю»? Когда ты начинаешь говорить про «сю», то у меня такое ощущение, что даже самый простой разговор становится запутанным!
- Ну, послушай, Хиромаса!
- Слушаю.
- Например, есть «красота».
- Красота?
- Да, «красивое», «приятное» и тому подобные чувства.
- И что?
- Хиромаса, вот ты играешь на флейте, так?
- Ага.
- И когда ты слышишь, как кто-то другой играет на флейте, ты думаешь о звуках, что они – «красивы».
- Ну, так.
- Однако, бывает такое, что услышав один и тот же звук, кто-то подумает, что это красиво, а другой человек так может и не подумать.
- Это же само собой разумеется!
- И тут - то же самое, Хиромаса!
- Что?
- Короче! Один лишь звук флейты сам по себе не красив. Он просто есть, как есть камень или ветка дерева. А понятие «красота» рождается в сердце человека, который слышит своими ушами этот звук!
- Хм…
- Поэтому, хотя звук флейты это всего лишь звук флейты, в сердцах одних слушателей он заставляет родиться понятие «красота», а в других – не может заставить.
- Хм.
- Красота – это сю!
- Ох…
- Когда ты увидел тот падающий лепесток сакуры, ты подумал, что это красиво, твое сердце было затронуто, и тогда в твоем сердце родилось сю под названием «красота»!
- Ну-у…
- Вот в чем дело, Хиромаса! И «пустота, ничто», о котором говорится в учении Будды, это то же самое!
- О чем ты?
- Согласно учению Будды, в основе всего, что существует в этом мире, содержится пустота….
- То, что в Сутре Сердца говорится: «Форма это и есть пустота»?
- Да. Некий предмет здесь находится, но он возникает только потому, что у смотрящего на него в сердце есть представление об этом предмете!
Хиромаса помолчал.
- Не достаточно того, чтобы сакура просто здесь цвела. Понятие красоты возникнет только тогда, когда это цветение увидит Хиромаса. Однако не достаточно того, чтобы просто здесь сидел Хиромаса. Должна быть сакура, должен быть здесь Хиромаса, и в тот момент, когда сердце Хиромасы будет тронуто цветением сакуры, только тогда и возникнет понятие «красота»! Другими словами, гм… В этом мире самые разные вещи существуют потому, что они трогают сердце с помощью «сю»… - закончил Сэймей.
- Сэймей! Ты всегда, глядя на сакуру, думаешь такие запутанные вещи? – разочарованно сказал Хиромаса.
- Не запутанные.
- Сэймей! Будь проще! Если ты увидел упавший лепесток сакуры и подумал, что он – красивый, достаточно просто так и подумать: «Красиво». А если подумал, что он чудесный, то и думай просто так: «Чудесно». И этого хватит!
- Вот как… Чудесно, значит? – пробормотал Сэймей, и сжал губы, задумавшись над чем-то.
- Эй, Сэймей! Что с тобой? – окликнул Хиромаса внезапно замолчавшего Сэймея. Но тот не ответил.
- Эй! – собрался было еще раз позвать его Хиромаса, но тут:
- Вот как! – воскликнул Сэймей.
- Что «вот как»?
- Сакура.
- Сакура?
- Сакура это и есть сакура. Мы же только что об этом говорили! – Но от слов Сэймея Хиромаса только еще больше запутался.
– Хиромаса, спасибо тебе!
- За что мне спасибо-то?
- Ты ведь мне рассказал про сакуру! Я тебе говорил, что сакура это всего лишь сакура, я говорил, а сам я этого не замечал!
Хиромаса ничего не понял, но кивнул:
- Вот как…
- Дело в том, что со вчерашнего вечера одно дело занимало мои мысли. И я все сомневался, что же это такое, но теперь-то я, наконец-то, понял, что и как следует сделать!
- Сэймей! Ты о чем?
- Я тебе потом все объясню. Но прежде, позволь тебя кое о чем попросить?
- О чем?
- На третьем проспекте, к востоку живет монах по имени Титоку. Не мог бы ты к нему сходить?
- Да это легко. А зачем мне идти к этом монаху Титоку?
- Ну, он только зовется монахом, а на самом деле он – онмёдзи из провинции Харима. Три года назад он приехал оттуда, и теперь живет в Столице. Ты сейчас сходи к нему и спроси следующее.
- Что?
- Спроси: «Где сейчас обретается преподобный мэтр Согю?»
- И?
- Скорее всего, он тебе ответит, что не знает. А ты не отставай. Сейчас я напишу тебе записку, и если он откажется отвечать, что ты эту записку передай монаху Титоку, пусть он сразу же при тебе эту записку прочитает.
- И что тогда будет?
- Наверное, он сразу же тебе все расскажет. И ты тогда прямо сюда возвращайся, пожалуйста. А я до тех пор окончу все приготовления.
- Приготовления?
- Приготовления к нашей поездке.
- Куда?
- В то самое место, которое тебе объяснит монах Титоку.
- Я толком не понимаю, Сэймей!
- Потом поймешь. А сейчас послушай, Хиромаса, я забыл тебе сказать: ни за что не говори монаху Титоку, что это я тебя послал!
- Почему?
- Да он и так поймет, и без твоих слов, когда прочитает записку. Прошу тебя! Не называй моего имени, когда ты будешь говорить с монахом!
Так и не поняв, что и почему, Хиромаса согласно кивнул головой, сказал: «Я все понял», и отправился на воловьей упряжке выполнять поручение.
2
Через некоторое время Хиромаса вернулся.
- Как я удивился, Сэймей! Все вышло как ты и говорил! – сказал Хиромаса. Он снова уселся на открытой веранде, на то же место, что и прежде. А Сэймей там так и сидел, попивая сакэ.
- Как там Титоку, здоров?
- Здоров или нет, но вот когда я ему показал твою записку, он аж посинел!
- Да уж, наверное.
- До этого момента он все говорил, что не знает ничего о преподобном Согю, но тут стал тихим, смирным, и все подробно рассказал.
- Адрес?
- На западе Столицы.
- Вот как.
- Слушай, Сэймей! А что там было написано, в твоей записке? Титоку с испуганным видом все у меня выспрашивал, видел ли я, что там написано? А я сказал, что не читал, так тут он вроде успокоился, да давай снова спрашивать, точно ли я не видел, как будто ему плохо было бы, если бы я увидел!
- Это потому что ты – сакура, Хиромаса!
- Я – сакура?
- Да. Ты просто был собой, Хиромаса, и именно поэтому в сердце того Титоку само собой возникло «сю» беспокойства. Чем честнее и прямее ты говорил, что записки не читал, тем больше пугался Титоку.
- Именно так и было!
- Так и должно было быть.
- Слушай, Сэймей! А что же в конце-то концов было написано в той записке?
- Имя!
- Имя?
- Настоящее имя монаха Титоку.
- И что с того?
- Понимаешь, Хиромаса, люди, которые занимаются такой работой, как у нас с Титоку, обязательно имеют настоящее имя и не настоящее имя, и тщательно разделяют время, когда ими пользоваться.
- А почему?
- Потому что, если кто-то узнает твое настоящее имя, и этот кто-то будет онмёдзи, то он легко может тебя заколдовать!
- Так, и у тебя тогда тоже есть другое имя, кроме «Сэймей»?
- Есть, конечно.
- А какое имя? - но сказав так, Хиромаса сразу же затараторил, - Ой, нет, лучше не говори! Если ты не хочешь сказать, так и сам не скажешь, даже если я тебя спрошу, а я не хочу тебя заставлять лишний раз переживать из-за того, что ты мне чего-то не сказал… Ты, лучше, скажи мне тогда, у тебя что, раньше, с монахом Титоку какие-то дела были?
- Ну, можно сказать, что и были…
- А что было?
- Чуть больше трех лет тому назад монах Титоку пришел меня испытать. Ну, а я тогда спрятал сикигами, служебных духов, которыми управлял Титоку. А когда он пришел и попросил меня вернуть сикигами, я их ему вернул. А он, тогда, своей рукой на табличке написал свое настоящее имя и отдал мне… Вот и все.
- Но как же он такое важное имя и тебе… - начал было говорить Хиромаса. – Сэймей! Ты ведь наверняка что-то тогда такое сделал, чтобы преподобный Титоку написал тебе свое имя!
- Может быть…
- Если бы он по своей воле написал тебе свое имя, он бы так не пугался, когда я к нему пришел.
- Да не все ли равно.
- Не все равно. Еще одно, Сэймей! Ты меня послал по делам, а сам все время здесь сидел, пил саке и любовался сакурой?
- Угу.
- Я-то пошел, потому что ты сказал, что тебе нужно приготовления всякие делать! И что ты сделал?
- Подожди, Хиромаса! Самому мне нельзя было туда идти! Поэтому я попросил тебя!
- А почему тебе нельзя?
- Если все так, как я думаю, то преподобный мэтр Согю – наставник монаха Титоку. И если бы Титоку сразу же рассказал мне, где тот находится, потому что спросил его я, Сэймей, то потом Титоку навлек бы на себя гнев наставника, так вот.
- А почему бы стал гневаться. Этот мэтр Согю? Ты что, с этим почтенным Согю поссорился из-за чего-то?
- Нет, до ссоры дело не дошло, но... Поэтому мне было необходимо, чтобы ты сходил спросить.
- Но ведь, когда я показал письмо, Титоку же понял, что вопрос от тебя, от Сэймея!
- И плохо было бы, если бы не понял! Он понял, и именно поэтому решил рассказать тебе то, что нужно.
- В таком случае, все равно, как если бы ты сам пошел!
- Не все равно. На записке нигде имя «Сэймей» не написано. Там написано только имя монаха Титоку, поэтому Титоку и перед самим собой, и перед своим наставником Согю сможет оправдаться, что Сэймею он ничего не говорил. Вот этот момент очень важен.
- Хмм…
- Как бы там ни было, мы теперь знаем, где находится мастер Согю, так что можем отправляться!
- Но, но… - Хиромаса хотел было еще что-то сказать, но проглотил свои слова и кивнул.
- Пойдем?
- Угу.
- Пошли.
- Пошли.
Так они и поступили.
3
Медленно тащилась вперед воловья упряжка. Огромный черный бык тащил на себе повозку, в которой сидели Сэймей и Хиромаса. Не было ни мальчика-грума, который вел бы быка, ни слуги, который шел бы, держась за ярмо. Просто бык сам по себе шел вперед.
- Ну, Сэймей! Объясни мне, прошу, что происходит и почему? – внутри повозки Хиромаса обратился с вопросом к Сэймею.
- Итак, что же, с чего начать рассказ? – Сэймей давно уже был готов к тому, что придется рассказывать.
- Все, с самого-самого начала!
- Что же, тогда придется, пожалуй, начать с истории господина Сугавара-но Корэмити.
- Это еще кто?
- Господин, живший на западной окраине Столицы. Он умер прошлой осенью.
- И что?
- Его супругу звали Фудзико, она еще жива… - Сэймей начал рассказывать.
4
Сугавара-но Корэмити родился в провинции Кавати-но куни. Молодым он приехал в Столицу, и так как обладал некоторыми способностями, устроился на службу ко двору. Он не учился у какого-либо мастера, но недурно играл на флейте. И у этого Корэмити была супруга Фудзико. Фудзико родилась в провинции Ямато-но куни, и вместе с отцом, который прибыл опять таки на службу ко двору, приехала из провинции в Столицу. Отец и Корэмити были шапочно знакомы, благодаря этому Корэмити повстречался с Фудзико, они стали обмениваться письмами и стихами, а в тот год, когда отец Фудзико скончался от эпидемии, стали мужем и женой. Жили они очень дружно. В лунные вечера Корэмити играл для Фудзико на флейте.
Однако на третий год после их свадьбы Корэмити, так же, как ранее отец, скончался от эпидемии.
- Это было осенью прошлого года. – Сказал Сэймей.
Фудзико проводила все ночи в слезах. Как настанет ночь, так она вспомнит ласковые слова Корэмити, вспомнит силу его рук, обнимавших ее. Выйдет луна, так она вспомнит, как звучала флейта, на которой играл для нее Корэмити. И как подумает она, что больше никогда с Корэмити не встретиться, что никогда его руки больше ее не обнимут, что никогда больше она не услышит звуков его флейты…. Так снова слезы переполняют ее глаза, и воспоминания сжигают ее.
И однажды решила она, что хочет встретиться с мужем, пусть даже и мертвым.
- И с этим она пришла к монаху Титоку.
Со слезами упала она в ноги Титоку: «Хочу непременно встретиться с мужем! Сделайте что-нибудь!»
«Мне очень жаль, но …» - ответил ей Титоку, - «У меня нет таких умений, чтобы вернуть в этот мир мертвеца».
«Что же, тогда может быть Вы знаете кого-нибудь, кому это под силу? Ах, если бы это было исполнимо… Я бы отдала любые деньги!» – так сказала Фудзико. Дескать, отец и муж ей оставили кое-что после себя. А если нужно, дескать, она бы и дом с усадьбой могла продать.
«Хорошо», - кивнул Титоку.
- Ну, вот, и Титоку откуда-то привел преподобного мастера Согю. - сказал Сэймей.
- Понятно. – Кивнул Хиромаса.
Мастеру Согю было немного за пятьдесят. Он сразу же забрал деньги и применил тайное искусство.
«Только сразу твой муж не появится! Пройти должно дней пять, семь, а в некоторых случаях может и десять дней понадобиться. Потому как дорога из того мира в этот мир куда как длинна…» - сказал Согю, и ушел.
«Придет ли он сегодня? Придет ли он завтра?» - так прождала Фудзико, и на десятый день… Это был прекрасный лунный вечер. До слуха Фудзико, без сна лежавшей на постели, откуда-то донесся звук флейты. Насторожившись, прислушалась она, и поняла, что это тот самый, любимый напев, что играл когда-то на флейте Корэмити. И этот звук флейты постепенно приближался. Обрадовавшись, Фудзико вскочила с постели и стала ждать, когда же флейта приблизится. И звук был все ближе и ближе. И вот, чем ближе становилась мелодия, тем больше в сердце Фудзико поднималось беспокойство, а не радость.
«Ах, в каком же обличии он появится?» Может быть он стал демоном, и придет в демонском облике? А может быть он явится как бесплотное привидение, летящее по воздуху?
А еще, что же ей самой делать, когда она встретится с мертвым Корэмити? Однако, пусть он и мертвец, ей хочется с ним увидеться. Страшно. Страшно, но хочется увидеть его. И вот, пока ее сердце таким образом разрывалось на две части, звук флейты замер перед домом.
- Фудзико! Фудзи… - послышался тихий голос. – Открой мне…
Ошибки быть не может: это голос ее любимого Корэмити!
Осторожно она выглянула в щель между ставень, и увидела в свете луны стоящего Корэмити. Он был несколько бледен, но в целом совершенно не отличался от того, каким был при жизни, и это было очень радостно, и, в то же время, немного страшно.
На штанах «хакама» у него были развязаны завязки, и видеть это было очень привычно, и в душе поднялась волна нежности, но подать голос, позвать его, она так и не смогла. Открыть ли дверь, или не открывать?
И тут:
- Горюет одолевший гору мертвых от того,
Что не может он увидеться с любимой!
Корэмити произнес стихотворение. Оно означало: «Я перешел через гору смерти, и вот сейчас стою у запертой двери, и грустен я от того, что не могу увидеть тебя, любимая…»
Однако Фудзико дверь открыть не смогла.
«Ты так сильно любишь меня, что твоя любовь превратилась в пламя, и каждую ночь это пламя сжигает мое тело!» - Фудзико присмотрелась сквозь щель в ставне, и правда увидела, что тут и там на теле Корэмити вспыхивают огоньки. – «Я понимаю, у тебя есть причины бояться. Ведь ты так любишь меня, что живешь этой любовью, и мне было так жаль тебя, что я специально нашел свободное время и пришел к тебе. Но если тебе так страшно, то сегодня ночью я уйду…» - сказав так, Корэмити снова заиграл на флейте и удалился.
И так повторялось три ночи подряд, но…
- Госпожа Фудзико так и не смогла открыть дверь! – сказал Сэймей.
- Хм.
Когда Фудзико поняла, что так будет повторяться каждую ночь, ей наконец стало страшно. И тогда она со слезами прибежала к монаху Титоку. Дескать, пусть я уже больше мужа своего не увижу, но сделайте что-нибудь, чтобы ЭТО больше не приходило.
«Это называется искусством возвращения духа, и такому человеку, как я, с этим искусством справиться не под силу» - ответил ей Титоку.
«Тогда нельзя ли снова обратиться с просьбой к господину Согю?»
«Я не знаю, где сейчас Согю. А даже если бы и знал, вряд ли он бы согласился что-то делать. А если бы и согласился, это, наверняка, снова бы потребовало оплаты…» - вытолкал ее Титоку.
- Ну вот, и со своими слезами она пришла ко мне, к Сэймею.
- Вот как было дело…
- Однако искусство возвращения духов не каждому подвластно. В Столице, кроме меня, этим искусством владеет еще двое, или один…
- И ты знаешь, кто?
- Ну, если говорить, знаю ли я, то - знаю.
- И кто? – спросил Хиромаса, но Сэймей в этот миг выглянул из-за шторки повозки наружу:
- Похоже, пришел! - прошептал он, и откинув шторку, стал смотреть наружу. – Точно, пришел!
- Кто?
- Проводник от мастера Согю!
- Проводник?
- Именно. Мастер Согю уже доподлинно знает, что мы сейчас направляемся к нему.
- Откуда знает?
- Ему рассказал монах Титоку.
- Монах Титоку сказал ему, что все разболтал Сэймею?
- Нет, он сказал только то, что произошло. А моего имени он скорее всего не называл. Но такой мастер, как Согю, и сам бы, наверняка, догадался, что все происходящее идет от Абэ-но Сэймея. И то, что он прислал нам провожатого, свидетельствует о том, что он действительно все понял. – С этими словами Сэймей еще выше поднял шторку и показал. Хиромаса выглянул за шторку, и увидел, что в небе над ними летает мышь, и пристально смотрит на повозку с быком. У этой мыши были крылья, она шумно взмахивала ими. Только это были крылья не как у птиц. Крылья летучей мыши. Однако, это была не летучая мышь. Несомненно, это была простая амбарная мышь. Крылатая амбарная мышь мелко тряся крыльями полетела перед повозкой.
5
Повозка остановилась. Когда они вышли из повозки, оказалось, что они находятся на пустоши. Солнце уже склонялось к вершинам гор на западе, и его красный свет заливал весеннее поле косыми лучами. Перед воловьей упряжкой оказался заброшенный дом, залитый красным солнечным светом. Сбоку от заброшенного дома возвышалось огромное камфорное дерево.
Перед хмыкающим Сэймеем, разглядывающим дом, парила, шумно взмахивая крыльями летучей мыши, та самая амбарная мышь. Сэймей протянул левую руку, и мышь спланировала ему на ладонь, уселась и сложила крылья.
- Твоя работа на этом закончена, - с этими словами Сэймей сжал руку, а когда разжал ладонь, то мыши там уже не было.
- Что это было? – спросил Хиромаса.
- Сикигами, - сказал Сэймей и пошел в сторону заброшенного дома.
- Что ты собираешься делать, Сэймей?
- Пойду, поздороваюсь. С мастером Согю.
Хиромаса пошел следом за Сэймеем.
- И все же, какое противное имя, а. Со-гю. Мышь и бык. Первый и второй символ календарного цикла просто соединили, без всякого смысла… - с этими словами они вошли в заброшенный дом. Внутри была одно темное помещение. Половина его была с земляным полом, здесь был очаг. А дальняя от двери половина комнаты была с дощатым полом. Из окна внутрь падали красные лучи закатного солнца, и казалось, что на противоположенной от окна стене висит красная ткань в форме окна. Солнце пробивалось и сквозь щели в стенах, несколько лучей, как красные ниточки, тянулись вглубь дома. Слегка пахло кровью. На досках пола лежал мужчина в облачении буддийского монаха. Правым локтем он упирался между досками, и положив голову на ладонь правой руки он лежал, всем телом оборотившись в сторону Сэймея и Хиромасы. Волосы были длинные и растрепанные, а лицо заросло неопрятной щетиной. Перед мужчиной стоял кувшин, в котором, по всей видимости, было налито сакэ, и стояла выщербленная чашка. Запах сакэ тоже наполнял комнату.
- Пришел, что ли, Сэймей? – не вставая с пола спросил мужчина. Если говорить о возрасте, то ему можно было дать сильно за пятьдесят.
- Как давно мы не виделись, не правда ли, почтенный Доман. – Сэймей проговорил приветствие, сохраняя едва заметную улыбку на алых губах.
- Что? Сэймей! Как ты сейчас сказал? – воскликнул Хиромаса.
- Хиромаса, здесь перед тобой почтенный Согю, Асия Доман. – сказал Сэймей.
- Как же так…
Это был онмёдзи, хорошо известный в Столице, так же, как и Сэймей. В провинции Харима-но куни существовала группа онмёдзи, отличная от ветвей Камо и Абэ, а Асия Доман был самым известным онмёдзи из выходцев из провинции Харима. И вообще, провинция Харима с давних пор славилась онмёдзи и даосами, которые там рождались.
- Ну, как, Сэймей? Не выпьешь ли сакэ? - с усмешкой спросил Доман.
- Твое сакэ мне не по вкусу. – с этими словами Сэймей чиркнул взглядом по потолку. С потолка свисали две нитки, на концах которых были подвешены вниз головами мышь амбарная и мышь летучая. Из их пастей тяжелыми каплями капала кровь, и попадала в кувшин для саке и в чашку с отколотым краем, и капала так видимо уже довольно давно.
- Сэймей! Там! Это!
- Хиромаса, ты ведь тоже видел? Ну, мышь, недавно летавшую по воздуху. Ее, сикигами, духа-помощника, здесь вот таким образом создал господин Доман.
Доман повернулся к говорившему с Хиромасой Сэймею и спросил:
- Ты зачем пришел, Сэймей?
- Вы грешное дело сотворить изволили, не правда ли?
- Ты про то, что я использовал искусство возвращения духа к мужу той женщины?
- Да, про это.
- Так я сделал это просто потому, что меня попросили!
- А если все оставить как есть, муж будет каждую ночь ходить к дому женщины, и сама женщина либо рано или поздно сойдет с ума, либо умрет.
- Ну, так и будет. Наверное.
- Не хорошо, когда встречаются мертвец и еще живой человек.
- Ах, как ты сейчас красиво сказал, Сэймей! А ведь ты тоже использовал искусство возвращения духов, я в этом просто уверен! – Доман резко поднялся и сел на полу, скрестив ноги.
- Господин Доман, Вы совершили такое деяние ради денег? – спросил Хиромаса, подойдя и встав рядом с Сэймеем.
- Ты что, правда считаешь, что я сделал то, что сделал, ради денег? – сухим каркающим смехом рассмеялся Доман. – Эй, Сэймей, объясни этому человеку! Скажи ему, что онмёдзи, если они достигают такого уровня как мы, ты и я, деньги, тем более такие суммы, как мне заплатили в этот раз, безразличны. Такой мелочи, как Титоку, еще ладно, а нами деньги не движут.
- Что?
- Нами движет сю.
- Сю?!
- Мы движемся из-за сю.
- Это… Это значит… - Хиромаса попытался сформулировать, и наконец выразился, - Значит человеческое сердце?
- Ух ты! А ты что-ли немного разбираешься в сю? Именно! Мы движемся благодаря человеческому сердцу. Понимаешь, искусство возвращения души таково, что если кто-то этого не будет сильно желать, то мы ничего не сможем сделать. Та женщина сама этого желает, и поэтому мужчина приходит к ее дому. Кто это остановит?
Выслушав эти слова, Хиромаса подавил рвущийся из груди звук, и словно прося о помощи, посмотрел на Сэймея.
- То, что сказал почтенный Доман, - правда.
- Сэймей! Оставь все, что имеет отношение к человеческому миру, в стороне. Мы с тобой к человеческому миру относимся как к развлечению на пирушке. Ну, Сэймей? Разве у тебя не так? – и снова Доман рассмеялся каркающим смехом. – Бывает, развлекаясь на пиру, пытаются угадать что находится в коробке. И угадывают. Или не угадывают. И как весело провести время, отведенное до смерти, примерно такого же рода развлечение. Хотя… Мне в последнее время кажется, что даже это стало мне безразлично. Интересно, не интересно, все едино – проживешь одно и то же время до самой смерти. Сэймей, ты ведь гораздо лучше меня понимаешь это…
Красный свет от солнечных лучей, падавших на стену, медленно тускнел.
- Почтенный Доман, обычно крайне опасно развеивать заклинание возвращения души, наложенное другим человеком. Если пропустишь что-либо, то и женщина может умереть.
- Оставь, Сэймей. Это же так интересно: наблюдать, как женщина сходит с ума.
- Кстати, а мне в последнее время чуть-чуть стало интересно наблюдать, как осыпаются цветы.
- Ну и смотри, как она осыплется, тогда.
- Но ведь прелесть развлечения только тогда, когда цветок облетает по воле природы, а тут почтенный Доман уже руку приложил…
- Ты что, говоришь, что пойдешь останавливать облетающий цветок? - рассмеялся Доман.
- Нет. Я говорю, что позволю ему облететь в свой черед, когда назначено природой.
- А ты научился говорить интересные вещи, а, Сэймей? – Доман смеялся, демонстрируя желтые зубы. – В таком случае, делай что хочешь. А я полюбуюсь, как ты развеешь заклинание, которое наложил я, Доман!
- Итак, мне можно действовать свободно, так ли я понял?
- Ага. А я в замен того, что ничего не буду тебе объяснять, ничего не стану делать.
- Не забудьте этих своих слов.
- Ага. – Когда Доман договаривал свой ответ, солнечное сияние уже потухло, и его лучей нигде не было.
- Что же, позвольте на этом откланяться, ибо нам следует поспешить… - Сэймей коротко поклонился, - Идем, - он потянул за собой Хиромасу на улицу.
- А этого достаточно, Сэймей?
- Этот человек сказал мне в лицо об этом нашем деле, что ничего не будет делать. Этого достаточно… - Сэймей быстрыми шагами направился к повозке.
Уже темнело, и на небе засияли первые звезды, а в наступающей вечерней темноте тихо разносился смех Домана:
- Интересно! Давно мне не было так интересно, Сэймей!
продолжение в комментариях
Рассказы третьей книги. (с) Колышкина С.С. отсюда
Ползущий демон (3.3)ЮМЭМАКУРА БАКУ ОНМЁДЗИ
Книга 3
Рассказ 3. Ползущий демон.
1
Осень. Месяц каннадзуки, октябрь. На веранде, продуваемой холодным до дрожи ветром сидит Минамото-но Хиромаса и пьет саке. Напротив него в белом легком каригину сидит Абэ-но Сэймей, он, так же, как и Хиромаса, изредка подносит к губам маленькую чашечку с саке. Кажется, что на чуть тронутых кармином губах Сэймея всегда играет улыбка. Вот если взять на кончик языка мед, источающий горьковатую сладость, то появится подобная улыбка.
Ночь. На краю веранды стоит плошка и в ней горит огонек. Чтобы защитить огонь от ветра, его сверху накрыли цилиндром, сделанным из бамбукового каркаса, обклеенного японской рисовой бумагой.
На закуску к саке – жареные грибы и сушеная рыба.
С неба в сад льет синее сияние луна.
Слышно, как в ночной темноте шуршат под ветром ковыль, патриния и колокольчики. Сейчас уже нет того летнего густого до тошноты запаха цветов и трав, лишь запах сырости или аромат сена долетают по ветру. Один- два осенних сверчка поют где-то на поляне.
Полнолуние.
- Слушай, Сэймей… - Хиромаса поставил чашечку и обратился к Сэймею.
- Чего? – отозвался Сэймей, задержав руку с чашечкой на полпути ко рту.
- Вот правда, как же все незаметно меняется, а…
- Что именно?
- Ну, эти, времена года! Вот, кажется, совсем же недавно мы говорили все жара, да жара, и в такую вот ночь комаров гоняли, а сейчас и комара то нет ни одного. И цикад с их надоедливыми песнями – нигде не слышно.
- Хм…
- А поют сейчас одни лишь осенние сверчки, да и их уже меньше, чем несколько дней назад…
- И то правда.
- Вот и сердце человека, оно, пожалуй, такое же, Сэймей…
- Какое такое же?
- Ну, я тебе сейчас толкую, что сердце человека, как и времена года, незаметно меняется, вот!
Сэймей подавил смешок и спросил:
- Что с тобой, Хиромаса? Ты сегодня как-то мистически настроен, вроде бы.
- На грани времен года кто угодно будет так себя чувствовать.
- Да, пожалуй. Уж если даже и тебя так пробрало…
- Эй, Сэймей! Не обращай мои слова в шутку, прошу! У меня сегодня было много над чем подумать…
- Да?
- Хочешь послушать?
- О чем?
- О том, почему преподобный Дзюсуй из Коя ушел в монахи.
- И?
- Мне вчера вечером рассказали об этом у его светлости Фудзивара Кагэмаса, где я останавливался на ночлег. Это был рассказ, пронзивший меня в самое сердце…
- Ну и что это за история?
- Преподобный Дзюсуй был раньше наместником в области Ивами-но Куни.
- Ага.
- А до этого он вообще жил в Столице, но потом получил назначение наместником в Ивами-но Куни и уехал туда. Когда он уезжал, он позвал с собой свою матушку и свою супругу, и стали они вместе жить в той области.
- Так.
- На взгляд преподобного Дзюсуя, его матушка и его супруга жили душа в душу и все у них было ладно.
- Хм.
- И вот, говорят, однажды вечером… - Хиромаса понизил голос. – В одной комнате матушка и супруга преподобного Дзюсуя в полной любви и согласии играли в шашки «го». А Дзюсуй случайно проходил мимо и их увидел, и …
- Что случилось?
- Там были закрыты сёдзи, а напротив горел свет, и фигуры его матушки и супруги, играющих в го, тенями отражались на этих сёдзи…
- Так, так…
- Увидев эти тени, Дзюсуй так и обмер…
- Что так?
- Волосы у двух теней стояли дыбом, и, оборотившись змеями, грызли друг друга!
- Ха-ха-ха!
- Ужас то какой, а? Две женщины, на первый взгляд дружно играющие в го, на самом то деле в глубине души ненавидят друг друга, и эти их мысли превратили волосы у теней на сёдзи в клубок сражающихся змей, вот какие дела… Очень страшно. Преподобный Дзюсуй разделил все, чем он владел, между своей матушкой и супругой, а сам в одном лишь кимоно ушел из дома и постригся в монахи на горе Коя!
- Понятно, вот, значит, как было.
- Сэймей! Вот и человек живет и думает, что сейчас у него самый расцвет, а сам как-то, не знаю как, где-то уже, наверное, начинает готовить следующие дела. Иначе же, как может быть так, чтобы, словно преподобный Дзюсуй, самому отвернуться от своего счастья и успеха, и уйти в монахи?
- Хм.
- И вот еще, бывает же такое, чтобы волосы у теней выглядели словно змеи, а?
- Слушай, Хиромаса! Ну да, волосы заключают в себе большую силу заклятий, но в случае с преподобным Дзюсуем не стоит во всем винить только его почтенную матушку и уважаемую супругу.
- Почему?
- Потому что бывает так, что человек смотрит на вещи, в глубине своей души незаметно для себя накладывая на них заклятия «сю».
- Что это значит, Сэймей?
- Короче говоря, скорее всего преподобный Дзюсуй уже давным-давно собирался уйти в монахи, и очень хотел найти какой-нибудь повод для этого. И в тенях, отразившихся на сёдзи, он случайно увидел то, что было в глубине его души. Возможно.
- Так как же на самом деле?
- Этого я не знаю, сразу тебе говорю. А может быть это такие хитросплетения души, что этого не знает и сам преподобный Дзюсуй, если его об этом спросить.
- Хмм… - Хиромаса кивнул, хотя было не понятно, согласен он с объяснением, или нет, и поднес чашечку саке ко рту.
- Кстати, Хиромаса, а не составишь ли ты мне компанию сегодня ночью?
- Составить компанию? А разве я уже не составляю: мы тут вроде вместе сидим?
- Нет, не это. Я сейчас должен кое-куда пойти. Так вот, не составишь ли ты мне компанию в этом деле?
- А куда идем?
- К женщине.
- Что? К женщине?
- Да, госпожа Такако. Она проживает в доме неподалеку от речки Хорикава в четвертом квартале.
- И мы туда пойдем?
- Да.
- Слушай, Сэймей! Это что еще за мужланство: идти к любовнице и вести к ней другого мужчину? Идешь, так иди один!
- Подожди, Хиромаса, это не то, что ты думаешь.
- Что, Сэймей?
- Сегодня ночью я иду к женщине, но это моя работа.
- Работа?
- Ну, вот послушай, Хиромаса. Тем более, у нас есть еще немного времени до того, как пойти. Послушаешь мой рассказ, а потом решишь, идти тебе, или нет, поздно не будет.
- Послушать-то я послушаю, но…
- Что с тобой?
- Я-то решил, услышав, что ты идешь к женщине, что ты как обычный человек, делаешь то, что делают все люди, вот к женщине идешь, например…
- И что, жалеешь, что не так?
- Нет, не то, что мне жалко…
- Тогда, радуешься, что не так?
- Нет, не спрашивай меня, Сэймей! – Хиромаса рассержено сжал губы и отвел глаза в сторону. Сэймей подавил смешок и сказал:
- Ладно, послушай, Хиромаса! – сказав так, он снова поднес чашечку с саке к красным губам.
2
Жил один мужчина по имени Ки-но Тосукэ. Он был выходцем из Мино-но куни, и уже долгое время жил в доме у реки Хорикава в четвертом квартале. Когда его послали в Столицу, он взял с собой и свою жену Сасамэ. Обычно он жил при господском доме у реки Хорикава, но достаточно часто, когда позволяло время, уходил в западную часть Столицы, где у него был свой дом, и там проводил время с женой. Хозяйкой поместья у реки Хорикава в четвертом квартале была безупречного происхождения благородная женщина, звали ее Такако.
Однажды хозяйка, госпожа Такако, послала Тосукэ по какому-то делу в Оцу. На выполнение дел ему было дано три дня, но сами дела столько времени не потребовали. Так что на утро второго дня Тосукэ выполнил все, что ему было сказано. Можно было бы провести еще одну ночь в Оцу, а на следующий день явиться в хозяйскую усадьбу, а можно было поторопиться, добраться еще до конца дня в Столицу и ночь провести в своем доме с женой Сасамэ. Подумал Тосукэ, да и решил возвращаться в Столицу.
Солнце зашло как раз когда он добрался до моста через реку Камогава, что совсем недалеко от Столицы. В сумерках он перешел мост через Камогаву, но когда сходил с моста, его кто-то окликнул.
- Простите… - Это был женский голос. Когда Тосукэ обернулся, он увидел, что у перил моста стоит женщина в кацуги, легком кимоно, которое накидывают путники на голову словно покрывало. Надо же! Только что он переходил этот мост, и ему показалось, что никого там не было. А сейчас там стоит женщина. Это как же надо спешить, чтобы не заметить на мосту стоящую женщину!
Солнце уже зашло, и вокруг уже стемнело.
- Вы что-то хотели? – спросил Тосукэ, повернувшись к женщине.
- Да, - кивнула та. – Я когда-то давно имела очень отдаленное отношение к Вашей уважаемой хозяйке, госпоже Такако. – сказала женщина.
«И что?» – подумал Тосукэ. Хорошо, эта женщина раньше была знакома с его хозяйкой, госпожой Такако. Но откуда она узнала, что он сам является слугой госпожи Такако? Об этом Тосукэ спросил женщину. Та ответила:
- Я несколько раз проходила мимо усадьбы и видела там Вас.
Это Тосукэ мог понять.
- А два дня назад я случайно увидела, как Вы переходили мост, направляясь куда-то на восток от Столицы. Вы не выглядели так, словно собрались в дальнее путешествие, и я подумала, что, возможно, дня через два или три Вы возвратитесь. И вот, решила Вас здесь дождаться.
«Вот в чем дело!» – подумал Тосукэ.
- Так, и зачем же Вы меня ждали? – спросил он.
- Да-да! – женщина в широкополой шляпе кацугину, так что лица всего не видно, Тосукэ видны только белый подбородок и красный рот. Этот красный рот растянут в улыбку.
– Дело в том, что у меня есть одна вещь, которую я бы хотела передать госпоже Такако. - Женщина отняла руку от кацугину и запустила ее за пазуху, откуда достала что-то вроде шкатулки для писем, завернутой в прекрасный шелк. – Не могли бы Вы передать эту вещь госпоже Такако, когда вернетесь в ее дом?
- А почему Вы не можете отдать это сами? – Эта женщина, судя по всему, два дня здесь дожидалась его, а за это время она могла бы сходить в усадьбу госпожи Такако и сама все передать, - так думал Тосукэ.
- По некоей причине я не могу показаться в усадьбе. Очень, очень Вас прошу! – и женщина с силой вложила в руки Тосукэ шкатулку. Тот, как-то само собою, эту шкатулку взял.
- Будьте так добры! – Женщина низко поклонилась.
- А как Ваше имя? - спросил Тосукэ, но она ответила:
- Ах, я сейчас не могу назвать имя, но когда госпожа Такако откроет шкатулку, она сразу все поймет. И еще одно, позвольте Вам сказать. Ни в коем случае постарайтесь не открывать шкатулку до того, как вручите ее госпоже Такако. Если Вы откроете шкатулку, это не пойдет Вам на пользу… - такие неприятные слова сказала женщина. Вобщем, неизвестно, что будет, возьми он эту шкатулку. Так что лучше ее вернуть, решил Тосукэ, и только было открыл рот, прежде чем слова слетели с его языка…
- Что же, будьте так любезны! – низко поклонилась женщина, повернулась первая спиной к Тосукэ и пошла прочь. Ничего не поделаешь, и Тосукэ тоже прошел несколько шагов, но женщина не шла из головы. Он решил все же отказаться, обернулся назад, но в это время женщина уже пропала из виду. Вечер подходил к концу и темнота вокруг стала гуще.
Будь что будет, махнул рукой Тосукэ, и двинулся прочь, держа шкатулку. На его счастье, на востоке взошла почти полная луна и в лунном свете он уверенно мог разбирать дорогу и еще до полуночи пришел в свой дом. Сасамэ, его жена, обрадовалась, увидев Тосукэ, а потом обнаружила завернутое в шелк нечто в вещах мужа.
- Ой, что это? – спросила она у мужа, а тот ответил:
- Ничего особенного. Не обращай внимания. – и убрал сверток в кладовую.
И вот, жена Тосукэ все ни как не могла заснуть, не шел у нее из головы сверток, даже когда уставший с дороги муж уже давно уснул. Она всегда была женщина очень ревнивая, и решила она, что этот самый сверток ее муж купил в подарок из путешествия для какой-то другой женщины.
Что же там за коробка, в этом красивом шелке завернутая? Чем больше она думала, тем больше ей становилось любопытно, до боли, и уснуть она не могла. Наконец Сасамэ решилась, поднялась с постели, зажгла в светильнике огонь и пошла в кладовую. Поставила светильник на пустую полку, а сама взяла в руки сверток. Под слоем шелка оказалась шкатулка, покрытая тонким лаком с изумительным перламутровым узором. От ревности и гнева кровь прилила к голове, Сасамэ открыла крышку – и вдруг! Что-то завозилось внутри шкатулки, а потом нечто омерзительное и черное вылетело наружу.
- Караул! – без ума от страха заорала громким голосом женщина, да таким, что ее крик разбудил Тосукэ. Тосукэ прибежал в кладовую и обнаружил, что его жена сидит задом прямо на полу и трясется от ужаса.
- Что случилось? – но она на его голос не отзывается, хлопает ртом, как рыба, и только тычет пальцем в одну точку на полу. Тосукэ взял огонь, посветил на пол и прямо вздрогнул: там шел кровавы след, словно бы что-то ползло, и еще что-то за собой тащило. Тосукэ попробовал пойти по следу, след вел из кладовой, в коридор, а далее через щель под дверью наружу. Дальше проследить у Тосукэ не достало мужества. Он вернулся в кладовую, Сасамэ как раз пришла в себя настолько, чтобы начать говорить:
- Шкатулку! Шкатулку открыла, а оттуда как прыгнет что-то мерзкое!
- А что, что выпрыгнуло?
- Не знаю я! Я так перепугалась, что и не разглядела толком! - голос у нее дрожал и прерывался. Тосукэ посмотрел на полку, и увидел, что шкатулка с открытой крышкой там так и стоит. Тогда он взял пресловутую шкатулку в руки и заглянул внутрь. В этот самый миг:
- Ааа! – с криком Тосукэ выронил шкатулку из рук. В свете огня было ясно видно, что именно лежит в шкатулке: два глазных яблока, выковыренные прямо с веками, и вырванный вместе с лобковыми волосами мужской орган.
3
- Гм, - громко сглотнул Хиромаса, выслушавший этот рассказ.
- Это было вчера ночью. – Сказал Сэймей.
- Вчера ночью?
- Ага. И вот, когда наступило утро, Тосукэ впопыхах вернулся в господский дом, рассказал госпоже Такако все от начала до конца и передал ей ту самую шкатулку.
- И?
- И вот, поэтому меня позвала к себе госпожа Такако.
- То есть женщина, с которой ты идешь встречаться сегодня ночью…
- Это та самая госпожа Такако.
- Вот в чем дело. – Хиромаса кивнул, словно бы у него все наконец-то улеглось по полочкам. – Но почему же ты, в таком случае, не пошел к ней днем?
- А потому, что госпожа Такако прислала за мной уже вечером. Не за долго до твоего прихода.
- А, аа!
- Я так и сказал слуге: сейчас придет мой знакомый, и после того, как мы поужинаем, мы вместе с ним придем к вам.
- Вместе с ним придем… Что? Сэймей! Тот, с кем вместе ты собрался идти…
- Это ты, Хиромаса.
- Это я?
- Да.
- Но…
- А что, ты не пойдешь?
- Я не говорил, что не пойду.
- Ну вот и ладно. Может быть, ты мне там кое в чем поможешь.
- Помогать? Что, я понадоблюсь?
- Ну, может быть…
- Вот как.
- Пойдешь?
- Ну…
- Пойдем!
- Пойдем.
Так они и поступили.
4
Запряженная волом повозка направлялась к усадьбе у реки Хорикава в четвертом квартале. Без слуг или кого бы то ни было, в лунном свете огромный черный вол тянул повозку, в которой сидели Сэймей и Хиромаса.
- Слушай, Сэймей, - трясясь в такт повозке, говорил Хиромаса.
- Что?
- А вот та женщина, ну, что была на мосту через реку Камогава, кто она, интересно…
- Как знать…
- А может быть она когда-то была человеком, а сейчас уже не человек?
- Может быть и так…
- Демон?
- Не стоит торопиться… - Сэймей говорил очень тихим голосом.
- А вот то черное, ну, которое выпрыгнуло из шкатулки, а вот что же это такое было, а? Я когда твой рассказ слушал, у меня аж мороз по позвоночнику прошел!
- Скоро узнаем, наверное. Сегодня вечером встретимся с госпожой Такако и обо всем ее расспросим, и тогда…
- Ага. – Хиромаса кивнул, поднял шторку повозки и выглянул наружу. Повозка слегка поскрипывая и подпрыгивая на мелких камушках и ямках шла вперед. В ярком лунном свете от повозки на землю падала густая тень.
5
Они прибыли в усадьбу. Сразу же Сэймея и Хиромасу проводили в спальню госпожи Такако, а весь дом был словно наполнен тревогой. Можно было понять, что тут и там по комнатам сидят служанки, затаились и смотрят в темноту, стараясь не дышать. Во дворе было разложено несколько сторожевых костров, а в коридоре кое-где расставлены светильники. Один или два воина, по-видимому охрана, стояли вблизи костров во дворе.
В комнате, куда их проводили, Сэймей и Хиромаса увидели госпожу Такако. Ей было по виду двадцать четыре или двадцать пять лет, белоснежная кожа, длинный разрез миндалевидных глаз.
Рядом с госпожой Такако невозмутимо сидела старуха, из тех, кто знает все и обо всем на свете. Однако глаза ее, несмотря на невозмутимость, временами выдавали страх и беспокойство. Так как она осталась и после того, как встретили Сэймея и Хиромасу и услали ненужных слуг, следовало то, что эта старуха пользовалась огромным доверием у госпожи Такако.
Сэймей вежливо поприветствовал госпожу Такако и представил ей Хиромасу:
- Я подумал, что будет необходимость в его помощи, поэтому привел с собой. Все, что можно сказать мне, может услышать и Хиромаса. – после этих слов Сэймея, госпожа Такако поклонилась и произнесла:
- Хорошо. А это, - госпожа Такако посмотрела на старуху, сидевшую подле.
- Укибунэ, к вашим услугам. Я с малых лет вскармливала грудью госпожу Такако. – Низко поклонилась старуха. Стало понятно, почему она находится рядом с госпожой Такако.
- Как бы там ни было, что-то в Вашем доме неспокойно, неправда ли. – сказал Сэймей, обведя вокруг взглядом.
- Около половины часа назад с одной из служанок приключилось что-то странное… - тихим голосом сказала госпожа Такако. Видно было, что она напугана. Хотя пламя светильника освещало ее лицо, кожа была иссиня белой. Настолько от нее отлила кровь.
- Что же случилось?
- Да, да. Когда она шла по коридору, что-то липкое вцепилось ей в ногу.
- Да?
- Служанка закричала от боли и упала. Услышав ее крик, прибежали другие слуги, но к тому времени то, что вцепилось ей в ногу, уже исчезло. Однако на ее голой ноге остался жирный след крови.
- Ах, как вовремя мы прибыли! Похоже дело зашло еще дальше, чем я предполагал! – Сэймей сдерживался изо всех сил, но все же голос, которым он это сказал, заставлял подумать, будто он наслаждается происходящим. Если бы кто-то имел чуткий слух, он бы наверняка услышал в голосе Сэймея затаенную радость, которую он не мог скрыть, как ни пытался. Однако госпожа Такако, естественно, не заметила таких тонких оттенков в голосе Сэймея:
- Вы хотите сказать, что это то черное, что выпрыгнуло из шкатулки, когда ее открыли в доме Тосукэ, приползло сюда?
- Конечно, так можно подумать. Но прежде чем решать, позвольте Вас спросить.
- Да.
- Вы, госпожа, изволили видеть, что находится внутри шкатулки?
Госпожа Такако не ответила.
- Так как же?
- Да, я видела. – Тонким голосом ответила Такако.
- Эта шкатулка все еще здесь?
- Да.
- Позволите ли Вы мне взглянуть на нее?
- Да. – Такако кивнула, а затем взглянула на старуху. Та склонилась в ответ, молча встала и вышла из комнаты. Через некоторое время старуха вернулась, неся в руках нечто четырехугольное, завернутое в шелк.
- Вот это, - она поставила сверток перед Сэймеем.
- Ну что же, позвольте взглянуть. – С этими словами Сэймей развернул шелк, вынул шкатулку и открыл крышку. Такако склонила голову, и закрыла свое лицо рукавом поднятой левой руки. Сэймей некоторое время невозмутимо рассматривал то, что было в шкатулке, а затем спросил:
- Хиромаса, посмотришь?
- Д-да, - кивнул Хиромаса и пододвинувшись на коленях, заглянул в шкатулку.
Хиромаса сразу же отвел глаза и вернулся на прежнее место. Его лоб покрылся мелкими капельками пота.
- У Вас есть какие-нибудь соображения о том, что находится внутри шкатулки? – спросил Сэймей.
- Есть… - напряженным голосом ответила Такако.
- И чье же это?
В ответ на этот вопрос, Такако опустила голову и несколько раз собиралась было что-то сказать, но снова смыкала губы. Наконец, словно решившись, она подняла лицо и посмотрела на Сэймея. Ее лицо было очень напряженным. Влажными глазами глядя на Сэймея, она одним духом проговорила:
- Это принадлежало господину Фудзивара-но Ясунори!
- А глаза?
- Про глаза я не знаю, но, скорее всего, они тоже – господина Ясунори. – Коротко ответила Такако.
- Фудзивара-но Ясунори из усадьбы на Втором проспекте?
- Да.
- Я слышал, что он пропал куда-то три или четыре дня назад, но что с ним могло приключиться такое…
Все помолчали, и снова заговорил Сэймей.
- Фудзивара-но Ясунори приходил к Вам сюда на свидания?
- Да.
- Есть ли у Вас предположения, почему с ним случилось подобное? – Когда Сэймей спросил, прямо перед коленями Такако с громким звуком что-то упало сверху. Капля красной крови.
Такако, вскрикнув, подняла голову к потолку, и тут прямо на ее лицо сверху шмякнулось нечто. Это были длинные черные волосы, огромное их количество.
Такако, не издав ни звука, упала навзничь на спину. Она корчилась и извивалась от боли, и словно сдирая с себя кожу, пыталась руками сорвать с лица черные волосы, но ни как не могла сорвать.
- Госпожа Такако! – закричав, старуха кинулась к своей госпоже, ухватила черные волосы в кулак и попыталась сорвать их с лица Такако, но и у нее ничего не получилось. Когда она тянула волосы, вслед за ними подавалась и голова Такако. Старуха даже попыталась сдернуть волосы с лица госпожи, поставив ей ногу на грудь и дергая изо всех сил, но только причинила еще большую боль Такако.
- Бесполезно. Они прилипли к лицу. – Сказал Сэймей. – Если тянуть с силой, то вы сдерете с лица госпожи Такако не только кожу, но и мясо.
- Но, но…
- Это кожа. А не просто волосы. Это волосы, сорванные с человека вместе с кожей. И вот эта часть, которая с кожей, и приросла к лицу госпожи Такако.
- А… А что же теперь нам делать-то, господин Сэймей? – трясясь от ужаса старуха смотрела снизу вверх на Сэймея. Волосы закрыли уже и глаза, и нос, и рот, и Такако уже не могла дышать. От боли и удушья она билась на полу, пытаясь сама руками оторвать от себя черные волосы, но, конечно же, это было не возможно сделать просто так.
- Хиромаса! – воскликнул Сэймей, поднявшись на ноги и глядя на лежащую Такако. – Прошу, прижми госпожу Такако к полу, чтобы она не двигалась, а другой рукой попробуй оттянуть волосы!
- Есть! – Ответив, Хиромаса попытался сверху прижать корчащуюся Такако, а правую руку протянул к волосам.
Вдруг часть прядей из общей массы волос рванулась и вцепилась в левую руку Хиромасы, и начала ползти выше и выше: кисть руки, запястье, рука, предплечье…
- Что? Что делать? – Хиромаса, словно прося о помощи, взглянул на Сэймея.
- Держи так, чтобы госпожа Такако не двигалась! – с этими словами Сэймей склонился к голове Такако и обнял ее за голову обеими руками.
- Сэймей, госпожа Такако не может дышать! Она так умрет! – воскликнул Хиромаса. – Сэймей! – Голос Хиромасы уже был похож скорее на крик от боли. А Сэймей продолжал сжимать в руках голову Такако, он скрипел зубами и сквозь сжатые зубы вырывался натужный стон. Вскоре Такако резко обмякла и перестала двигаться.
- Сэймей?!
- О?!
- Что? Что?
- Нет! Госпожа Такако!
- Что, что случилось?
- Умерла. – Сказал Сэймей таким голосом, словно выплевывал горькую слюну.
- Что?!
- Извини. Я ошибся.
- Что ты… - стал было говорить Хиромаса, и тут раздался чавкающий звук, и черные волосы отлепились от лица госпожи Такако. Хиромаса замер столбом. Сэймей держал обеими руками на своих коленях голову Такако и рассматривал ее лицо. Все оно было залито кровью, но это была не кровь госпожи Такако. С левой руки стоящего Хиромасы плетью свисали вниз длинные черные волосы. А на полу, под рукой Хиромасы, лежала грудой кожа, содранная с человеческого черепа вместе с мясом. С глухим стуком на пол упала первая прядь волос, зашуршали, зазмеились черные пряди на руке Хиромасы, и его рука оказалась на свободе. Все это упало на пол.
Сэймей ухватил левой рукой за женские волосы, лежавшие на полу, и поднялся на ноги. В правую руку он взял стоявший в комнате и все еще горевший светильник, и пошел куда-то.
- Ты куда, Сэймей?
- Идем, Хиромаса!
- Что ты собираешься делать? Уже ничего не поможет! Госпожа Такако уже умерла!
Не обращая на Хиромасу внимания, Сэймей вышел на веранду и поднес огонек светильника, который он держал в правой руке, к женским черным волосам, которые он держал в левой руке. Когда пламя светильника перекинулось на волосы, Сэймей с размаху выбросил занявшиеся космы в сад. На земле в саду женские волосы продолжали гореть, взметая над собой пламя. Словно бы живое существо, женские волосы поднялись вверх, извиваясь в попытке сбить огонь. Однако, пламя перекидывалось с волоска на волосок, и вот уже отвратительный запах горящих волос и мяса заполнил собой весь ночной воздух. Наконец волосы сгорели и пламя потухло.
- Что ж, пойдем обратно, Хиромаса!
- Обратно? Куда?
- К госпоже Такако.
- К госпоже Такако?
- Да. – И Сэймей первым пошел в комнату. Там, прижавшись к груди распростертой на расшитой циновке Такако, рыдала старуха.
- Не о чем тут плакать, госпожа Укибунэ. – С этими словами Сэймей опустился рядом со старухой, отстранил ее рукой, и приобняв, поднял тело Такако, а затем, легонько, коленом подтолкнул ее в спину. И тут…
- Ах, - сорвался вздох с губ Такако, и она открыла глаза. – Я… Я…
Не понимая, что произошло, она беспокойно обвела взглядом вокруг, затем взглянула в лицо обнимающего ее мужчины:
- Господин Сэймей… - прозвучал ее голос.
- Госпожа Такако!
- Сэймей! – одновременно вскрикнули старуха и Хиромаса.
- Все, больше не о чем беспокоиться. Все уже прошло. А что случилось, я вам завтра спокойно расскажу, поэтому сегодня как следует отдохните, пожалуйста… - Сказав так, Сэймей посмотрел на старуху. – Так, сейчас принесите чашку теплого питья, а затем приготовьте постель госпоже Такако.
- С-слушаюсь. – ответила старуха, которая явно не понимала уже что вообще происходит, но послушно поднялась выполнять приказ Сэймея.
6
- Эй, слушай, что и как произошло, а, Сэймей? – Так спросил Хиромаса уже в повозке.
- Так ведь все произошло как произошло, Хиромаса. – Сэймей радостно улыбался, рассматривая Хиромасу.
- Знаешь, а мне вот до сих пор ничегошеньки вообще не понятно! Сэймей, прошу, объясни мне, что сейчас произошло?
- Ладно, ладно! – рассмеявшись, поднял руку Сэймей. – Помнишь, я сказал тебе, что госпожа Такако умерла? Это была ложь.
- Ложь?
- Ага.
- Ты, ты меня обманул, что ли, Сэймей?
- Ну, извини. Только я обманывал не тебя. Я обманывал волосы.
- Что?
- Волосы оторвались от лица госпожи Такако только потому, и именно потому, что решили, что госпожа Такако мертва. А я, когда держал ее голову, на самом деле пальцами обеих рук пережимал кровяную жилу, которая находится на шее.
- Кровяную жилу?
- Ну да. Если кровяную жилу некоторое время пережимать, то у человека дух на некоторое время куда-то исчезает, понимаешь ли.
Хиромаса молчал.
- Ну, а сердце в это время все равно работает. Поэтому мне было необходимо, чтобы волосы схватились и за твою руку. Ведь в этом случае волосы стали чувствовать биение твоего сердца. И им стало сложно различить, стучит ли сердце у госпожи Такако.
- Но ведь именно ты сказал, что она умерла, Сэймей.
- Если бы я так не сказал, волосы бы не отпустили госпожу Такако. И еще, волосы я смог обмануть именно потому, что ты поверил моим словам. Так что все – благодаря тебе, Хиромаса.
- Знаешь, что-то я не могу порадоваться твоим словам…
- Это был критический момент, между жизнью и смертью. Если бы я там стал готовить заклинание, или табличку с заклинанием, а потом это все произносить, то госпожа Такако умерла бы на самом деле. Если бы я попытался сжечь те волосы огнем, то огонь перекинулся бы на волосы самой госпожи Такако…
- Ох…
- Все благодаря тебе, Хиромаса.
- Ну…
- Ты всех спас.
- Не может быть, Сэймей! Ты же не собирался все это устраивать с самого начала, когда мы собирались идти в усадьбу госпожи Такако, и ты говорил, что я тебе понадоблюсь?
- Не может этого быть. Я тогда обо всем этом даже не думал. Я ведь и про волосы ничего не знал.
- Ну, это точно. Но… - Что-то все же не давало покоя Хиромасе. Он недовольно поджал губы. – Это все понятно, Сэймей. Но вот скажи, ты сейчас куда направляешься?
- Не знаю.
- Не знаешь?
- Ага.
- Почему?
- А ты у него спроси! – И Сэймей протянул в сторону Хиромасы правую руку.
- Что?
- А, тебе не видно? Вот же! – И Сэймей подсунул правую руку еще ближе Хиромасе. Сложенными вместе указательным и большим пальцами Сэймей словно бы что-то держал, подняв кончики пальцев щепоткой вверх. Хиромаса поднял шторку, впустив внутрь повозки свет луны. Сэймей поднес сжатые пальцы в поток лунного света. Между его указательным и большим пальцами было зажато…
- Что это?! – Вскричал Хиромаса.
Это был один тонкий черный волосок. И кончик этого волоса указывал именно в ту сторону, куда двигалась повозка. Словно бы где-то там впереди существовала какая-то магнетическая сила, которая тянула к себе этот волосок.
- Я, перед тем, как волосы сжигать, отделил один. Этот волос должен нас привести…
- Куда?
- К хозяину волос. К тому, кто заклял волосы на убийство госпожи Такако. – сказал Сэймей.
7
Когда полная луна склонилась далеко на запад, повозка остановилась. Слышался шум реки на отмели. Сэймей и Хиромаса вышли из повозки. Они были в восточной части Столицы, на краю моста через реку Камогава.
На небе луна уже почти коснулась края гор на западе. А у моста, если приглядеться, виднелась тень человека, вобравшая в себя синий лунный свет.
Сэймей медленными шагами приблизился к этой тени. Женщина, женщина в накидке кацуги, из под которой виден только рот.
- Госпожа Такако мертва. Твои волосы задушили ее. – Тихим голосом сказал Сэймей. И тут красные губы, единственное, что можно было разглядеть под накидкой, растянулись вправо и влево, показав белые зубы.
- Какая радость! – смеющимися губами произнесла женщина.
- Не могли бы Вы оказать нам любезность и рассказать, почему так произошло? – на вопрос Сэймея женщина начала медленно рассказывать.
- Это было четыре года назад. В ту пору господин мой Фудзивара-но Ясунори был правителем Тотоми-но Куни, а я в том краю была его женщиной. И вот, четыре года назад господин мой Ясунори уехали назад, в Столицу. – Голова ее была опущена, и говорила она спокойно. – Он крепко накрепко обещался мне, что по приезде в Столицу, непременно вызовет меня к себе, но вот он уехал, год прошел, два прошло, три прошло, а он меня так и не позвал. Долго ли, коротко ли, вот и четыре года прошло, и с ветром прилетела мне весть, что у него появилась новая женщина, что к ней лежит его дорога… - Чем дальше говорила женщина, тем громче стучали ее зубы, клацали, то ли от гнева, а может быть от горя.
- Проклятый Ясунори! – раз, и изо рта женщины проросли клыки, и снова спрятались за губами. – Я должна была проверить искренность намерений господина моего Ясунори, и вот этою весною я одна-одинешенька ушла из своего дома в Столицу. Но по дороге настигла меня болезнь, истратила я все свои бедные сбережения в пути, и с постоялого двора отправила господину моему письмо. Было это десять дней назад…
Ясунори явился. Почему-то он пришел совершенно один, без слуг. Увидел женщину, воскликнул: «Ах, любимая!», руки жал и слезы проливал крупные и частые. Когда женщина услышала от возлюбленного: «Идем же вместе в Столицу», вроде и болезнь ее излечилась, и она кое-как смогла встать на ноги, и когда они дошли наконец-то до реки Камогава, уже была ночь.
«Поскорее бы в Столицу!» - и вот, когда даже ночью гонимая этими только мыслями женщина первой начала переходить через мост, Ясунори вдруг ударил ее мечом в спину. И только получив удар, женщина вдруг осознала истинные намерения Ясунори: убить ее, помеху, здесь, в безлюдном на его счастье месте, а труп сбросить в реку Камогава, и убежать… Вот почему он был один. И то, что к реке они пришли ночью, тоже было задумано с самого начала.
Решив, что с первого удара мечом «тачи» он лишил женщину жизни, Ясунори на мгновение привалился к перилам моста перевести дух. И тут женщина восстала, она выхватила у Ясунори меч и вонзила в его грудь, убивая. Ясунори умер, но и сама женщина была тяжело ранена, поэтому ей оставалось жить всего несколько ударов сердца.
- И тогда подумала я, стану я «икирё», живым призраком, и убью женщину Ясунори, которая еще жива… - тут зубы женщины заклацали с новой силой. – Срезала я уд Ясунори, выколупала его глаза, а сама себя, вот! Кожу с головы! - и женщина резко сдернула кацуги.
- Ох! – это воскликнул Хиромаса.
От бровей и выше кожа с головы женщины была срезана, и виднелась залитая кровью черепная кость.
- Волосы черные мои, весь мой гнев вобравшие, убили они соперницу проклятую… - глаза женщины лопнули к вискам, а изо рта выросли клыки.
- А-а-а! – завыла она, запрокинув голову к небу. – Какая радость! Какое горе! Какая радость! Какое горе! - пока она так говорила, ее тело стал бледнеть, а когда совсем истаяло, стихли и крики: «Какая радость!» и «Какое горе!».
Настала долгая тишина. А потом:
- Все закончилось, Хиромаса. – коротко прошептал Сэймей. А Хиромаса в ответ только кивнул. Кивнул, а сам все смотрел туда, где исчез призрак женщины, и никуда не двигался. Сэймей и Хиромаса долго стояли на холодном осеннем ветру.
8
На следующий день послали искать под мостом через реку Камогава, и со дна реки подняли трупы Фудзивара-но Ясунори и женщины без кожи на голове.
Бог заблудившихся в пути (3.4)Юмэмакура Баку Онмёдзи
Книга 3.
Рассказ 4.
Бог заблудившихся в пути.
1
Сакура в полном цвету. Цветов раскрылось столько, что от их тяжести ветки гнулись вниз. И ветра нет. Такое безветрие, что на цветущих деревьях не шелохнется ни один лепесток. А с синего неба льется на сакуру солнечный свет.
Усадьба Абэ-но Сэймея. Сидя на открытой веранде, Хиромаса вместе с Сэймеем любуются сакурой, цветущей в саду. Перед ними кувшин с сакэ и чашечки, каждому по одной. Чашечки из черного жадеита на ножке, выполненные в технике «чашечка ночного света».
Виноградное вино
В чашке из ночного света
Возжелаешь пить его
Берись за лютню и садись на коня.
- так воспевал эти привезенные из Китая чашечки поэт Оукан, живший в Ляньчжоу в начале 8 века.
Любуясь сакурой, они пригубливали сакэ, а потом ставили чашечки, и снова любовались сакурой. Так они сидели, как вдруг, внезапно, облетел лепесток сакуры.
Один единственный лепесток.
Как будто бы солнечные лучи наполнили лепесток светом, и он, не выдержав этой тяжести, сорвался вниз.
- Сэймей! – Хиромаса сказал очень тихо, как будто боялся, что от его дыхания облетят остальные лепестки с цветов сакуры.
- Что? – спросил Сэймей совершенно обычным голосом.
- Я сейчас видел поразительную вещь!
- И что ты видел?
- Я видел, как в полном безветрии упал один лепесток сакуры.
- Хм.
- А ты, что, не видел?
- Видел.
- И что, ты ничего не почувствовал, увидев это?
- Ты о чем?
- Ну, вот получается, Сэймей! Смотри, сколько там цветет цветов на этой сакуре!
- Так.
- И вот, среди этих цветков, которым несть числа, сколько бы ты не пытался их сосчитать, из всех них – один, несмотря на то, что нет ветра, один единственный лепесток – упал.
- Так.
- И я это видел! Чрез несколько дней с этой сакуры один за другим начнут опадать лепестки. И никто уже не разберет, с какого цветка какой опал лепесток. А может быть тот цветок, который сейчас уронил единственный лепесток, это - самый первый цветок из зацветших на этом дереве этой весной?
- Хм.
- Как бы там ни было, я видел, как падал этот лепесток! Это ли не поразительно! – Хиромаса даже повысил голос до громкого шепота.
- И что? – а голос Сэймея как всегда, самый обычный.
- Ты тоже сейчас это видел, и неужели ты ни о чем не подумал?
- Ну, думать-то я думал…
- Подумал, значит!
- Да.
- А о чем?
- Например, как бы это сказать… Я подумал, что опавший с сакуры лепесток наложил заклятие, «сю» на тебя, Хиромаса…
Хиромаса сразу вроде не понял, что ему сказал Сэймей, и даже переспросил:
- Что ты говоришь? Какое отношение имеет падение лепестка сакуры к заклятиям «сю»?
- Ну, имеет, а можно, наверное, сказать, что и не имеет…
- Чего?!
- В твоем случае, Хиромаса, пожалуй, такое отношение было.
- Эй, подожди, Сэймей! Мне совершенно не понятно, о чем ты сейчас говоришь! Получается, что если в моем случае отношение было, то в чьем-то другом случае такого отношения не будет?
- Так оно и есть.
- Не понимаю!
- Понимаешь, Хиромаса.
- Что?
- Падение лепестка с ветки – это всего лишь падение, не более.
- Хм.
- Но вот если это падение однажды увидит человек, то тут и появится «сю».
- Опять «сю»? Когда ты начинаешь говорить про «сю», то у меня такое ощущение, что даже самый простой разговор становится запутанным!
- Ну, послушай, Хиромаса!
- Слушаю.
- Например, есть «красота».
- Красота?
- Да, «красивое», «приятное» и тому подобные чувства.
- И что?
- Хиромаса, вот ты играешь на флейте, так?
- Ага.
- И когда ты слышишь, как кто-то другой играет на флейте, ты думаешь о звуках, что они – «красивы».
- Ну, так.
- Однако, бывает такое, что услышав один и тот же звук, кто-то подумает, что это красиво, а другой человек так может и не подумать.
- Это же само собой разумеется!
- И тут - то же самое, Хиромаса!
- Что?
- Короче! Один лишь звук флейты сам по себе не красив. Он просто есть, как есть камень или ветка дерева. А понятие «красота» рождается в сердце человека, который слышит своими ушами этот звук!
- Хм…
- Поэтому, хотя звук флейты это всего лишь звук флейты, в сердцах одних слушателей он заставляет родиться понятие «красота», а в других – не может заставить.
- Хм.
- Красота – это сю!
- Ох…
- Когда ты увидел тот падающий лепесток сакуры, ты подумал, что это красиво, твое сердце было затронуто, и тогда в твоем сердце родилось сю под названием «красота»!
- Ну-у…
- Вот в чем дело, Хиромаса! И «пустота, ничто», о котором говорится в учении Будды, это то же самое!
- О чем ты?
- Согласно учению Будды, в основе всего, что существует в этом мире, содержится пустота….
- То, что в Сутре Сердца говорится: «Форма это и есть пустота»?
- Да. Некий предмет здесь находится, но он возникает только потому, что у смотрящего на него в сердце есть представление об этом предмете!
Хиромаса помолчал.
- Не достаточно того, чтобы сакура просто здесь цвела. Понятие красоты возникнет только тогда, когда это цветение увидит Хиромаса. Однако не достаточно того, чтобы просто здесь сидел Хиромаса. Должна быть сакура, должен быть здесь Хиромаса, и в тот момент, когда сердце Хиромасы будет тронуто цветением сакуры, только тогда и возникнет понятие «красота»! Другими словами, гм… В этом мире самые разные вещи существуют потому, что они трогают сердце с помощью «сю»… - закончил Сэймей.
- Сэймей! Ты всегда, глядя на сакуру, думаешь такие запутанные вещи? – разочарованно сказал Хиромаса.
- Не запутанные.
- Сэймей! Будь проще! Если ты увидел упавший лепесток сакуры и подумал, что он – красивый, достаточно просто так и подумать: «Красиво». А если подумал, что он чудесный, то и думай просто так: «Чудесно». И этого хватит!
- Вот как… Чудесно, значит? – пробормотал Сэймей, и сжал губы, задумавшись над чем-то.
- Эй, Сэймей! Что с тобой? – окликнул Хиромаса внезапно замолчавшего Сэймея. Но тот не ответил.
- Эй! – собрался было еще раз позвать его Хиромаса, но тут:
- Вот как! – воскликнул Сэймей.
- Что «вот как»?
- Сакура.
- Сакура?
- Сакура это и есть сакура. Мы же только что об этом говорили! – Но от слов Сэймея Хиромаса только еще больше запутался.
– Хиромаса, спасибо тебе!
- За что мне спасибо-то?
- Ты ведь мне рассказал про сакуру! Я тебе говорил, что сакура это всего лишь сакура, я говорил, а сам я этого не замечал!
Хиромаса ничего не понял, но кивнул:
- Вот как…
- Дело в том, что со вчерашнего вечера одно дело занимало мои мысли. И я все сомневался, что же это такое, но теперь-то я, наконец-то, понял, что и как следует сделать!
- Сэймей! Ты о чем?
- Я тебе потом все объясню. Но прежде, позволь тебя кое о чем попросить?
- О чем?
- На третьем проспекте, к востоку живет монах по имени Титоку. Не мог бы ты к нему сходить?
- Да это легко. А зачем мне идти к этом монаху Титоку?
- Ну, он только зовется монахом, а на самом деле он – онмёдзи из провинции Харима. Три года назад он приехал оттуда, и теперь живет в Столице. Ты сейчас сходи к нему и спроси следующее.
- Что?
- Спроси: «Где сейчас обретается преподобный мэтр Согю?»
- И?
- Скорее всего, он тебе ответит, что не знает. А ты не отставай. Сейчас я напишу тебе записку, и если он откажется отвечать, что ты эту записку передай монаху Титоку, пусть он сразу же при тебе эту записку прочитает.
- И что тогда будет?
- Наверное, он сразу же тебе все расскажет. И ты тогда прямо сюда возвращайся, пожалуйста. А я до тех пор окончу все приготовления.
- Приготовления?
- Приготовления к нашей поездке.
- Куда?
- В то самое место, которое тебе объяснит монах Титоку.
- Я толком не понимаю, Сэймей!
- Потом поймешь. А сейчас послушай, Хиромаса, я забыл тебе сказать: ни за что не говори монаху Титоку, что это я тебя послал!
- Почему?
- Да он и так поймет, и без твоих слов, когда прочитает записку. Прошу тебя! Не называй моего имени, когда ты будешь говорить с монахом!
Так и не поняв, что и почему, Хиромаса согласно кивнул головой, сказал: «Я все понял», и отправился на воловьей упряжке выполнять поручение.
2
Через некоторое время Хиромаса вернулся.
- Как я удивился, Сэймей! Все вышло как ты и говорил! – сказал Хиромаса. Он снова уселся на открытой веранде, на то же место, что и прежде. А Сэймей там так и сидел, попивая сакэ.
- Как там Титоку, здоров?
- Здоров или нет, но вот когда я ему показал твою записку, он аж посинел!
- Да уж, наверное.
- До этого момента он все говорил, что не знает ничего о преподобном Согю, но тут стал тихим, смирным, и все подробно рассказал.
- Адрес?
- На западе Столицы.
- Вот как.
- Слушай, Сэймей! А что там было написано, в твоей записке? Титоку с испуганным видом все у меня выспрашивал, видел ли я, что там написано? А я сказал, что не читал, так тут он вроде успокоился, да давай снова спрашивать, точно ли я не видел, как будто ему плохо было бы, если бы я увидел!
- Это потому что ты – сакура, Хиромаса!
- Я – сакура?
- Да. Ты просто был собой, Хиромаса, и именно поэтому в сердце того Титоку само собой возникло «сю» беспокойства. Чем честнее и прямее ты говорил, что записки не читал, тем больше пугался Титоку.
- Именно так и было!
- Так и должно было быть.
- Слушай, Сэймей! А что же в конце-то концов было написано в той записке?
- Имя!
- Имя?
- Настоящее имя монаха Титоку.
- И что с того?
- Понимаешь, Хиромаса, люди, которые занимаются такой работой, как у нас с Титоку, обязательно имеют настоящее имя и не настоящее имя, и тщательно разделяют время, когда ими пользоваться.
- А почему?
- Потому что, если кто-то узнает твое настоящее имя, и этот кто-то будет онмёдзи, то он легко может тебя заколдовать!
- Так, и у тебя тогда тоже есть другое имя, кроме «Сэймей»?
- Есть, конечно.
- А какое имя? - но сказав так, Хиромаса сразу же затараторил, - Ой, нет, лучше не говори! Если ты не хочешь сказать, так и сам не скажешь, даже если я тебя спрошу, а я не хочу тебя заставлять лишний раз переживать из-за того, что ты мне чего-то не сказал… Ты, лучше, скажи мне тогда, у тебя что, раньше, с монахом Титоку какие-то дела были?
- Ну, можно сказать, что и были…
- А что было?
- Чуть больше трех лет тому назад монах Титоку пришел меня испытать. Ну, а я тогда спрятал сикигами, служебных духов, которыми управлял Титоку. А когда он пришел и попросил меня вернуть сикигами, я их ему вернул. А он, тогда, своей рукой на табличке написал свое настоящее имя и отдал мне… Вот и все.
- Но как же он такое важное имя и тебе… - начал было говорить Хиромаса. – Сэймей! Ты ведь наверняка что-то тогда такое сделал, чтобы преподобный Титоку написал тебе свое имя!
- Может быть…
- Если бы он по своей воле написал тебе свое имя, он бы так не пугался, когда я к нему пришел.
- Да не все ли равно.
- Не все равно. Еще одно, Сэймей! Ты меня послал по делам, а сам все время здесь сидел, пил саке и любовался сакурой?
- Угу.
- Я-то пошел, потому что ты сказал, что тебе нужно приготовления всякие делать! И что ты сделал?
- Подожди, Хиромаса! Самому мне нельзя было туда идти! Поэтому я попросил тебя!
- А почему тебе нельзя?
- Если все так, как я думаю, то преподобный мэтр Согю – наставник монаха Титоку. И если бы Титоку сразу же рассказал мне, где тот находится, потому что спросил его я, Сэймей, то потом Титоку навлек бы на себя гнев наставника, так вот.
- А почему бы стал гневаться. Этот мэтр Согю? Ты что, с этим почтенным Согю поссорился из-за чего-то?
- Нет, до ссоры дело не дошло, но... Поэтому мне было необходимо, чтобы ты сходил спросить.
- Но ведь, когда я показал письмо, Титоку же понял, что вопрос от тебя, от Сэймея!
- И плохо было бы, если бы не понял! Он понял, и именно поэтому решил рассказать тебе то, что нужно.
- В таком случае, все равно, как если бы ты сам пошел!
- Не все равно. На записке нигде имя «Сэймей» не написано. Там написано только имя монаха Титоку, поэтому Титоку и перед самим собой, и перед своим наставником Согю сможет оправдаться, что Сэймею он ничего не говорил. Вот этот момент очень важен.
- Хмм…
- Как бы там ни было, мы теперь знаем, где находится мастер Согю, так что можем отправляться!
- Но, но… - Хиромаса хотел было еще что-то сказать, но проглотил свои слова и кивнул.
- Пойдем?
- Угу.
- Пошли.
- Пошли.
Так они и поступили.
3
Медленно тащилась вперед воловья упряжка. Огромный черный бык тащил на себе повозку, в которой сидели Сэймей и Хиромаса. Не было ни мальчика-грума, который вел бы быка, ни слуги, который шел бы, держась за ярмо. Просто бык сам по себе шел вперед.
- Ну, Сэймей! Объясни мне, прошу, что происходит и почему? – внутри повозки Хиромаса обратился с вопросом к Сэймею.
- Итак, что же, с чего начать рассказ? – Сэймей давно уже был готов к тому, что придется рассказывать.
- Все, с самого-самого начала!
- Что же, тогда придется, пожалуй, начать с истории господина Сугавара-но Корэмити.
- Это еще кто?
- Господин, живший на западной окраине Столицы. Он умер прошлой осенью.
- И что?
- Его супругу звали Фудзико, она еще жива… - Сэймей начал рассказывать.
4
Сугавара-но Корэмити родился в провинции Кавати-но куни. Молодым он приехал в Столицу, и так как обладал некоторыми способностями, устроился на службу ко двору. Он не учился у какого-либо мастера, но недурно играл на флейте. И у этого Корэмити была супруга Фудзико. Фудзико родилась в провинции Ямато-но куни, и вместе с отцом, который прибыл опять таки на службу ко двору, приехала из провинции в Столицу. Отец и Корэмити были шапочно знакомы, благодаря этому Корэмити повстречался с Фудзико, они стали обмениваться письмами и стихами, а в тот год, когда отец Фудзико скончался от эпидемии, стали мужем и женой. Жили они очень дружно. В лунные вечера Корэмити играл для Фудзико на флейте.
Однако на третий год после их свадьбы Корэмити, так же, как ранее отец, скончался от эпидемии.
- Это было осенью прошлого года. – Сказал Сэймей.
Фудзико проводила все ночи в слезах. Как настанет ночь, так она вспомнит ласковые слова Корэмити, вспомнит силу его рук, обнимавших ее. Выйдет луна, так она вспомнит, как звучала флейта, на которой играл для нее Корэмити. И как подумает она, что больше никогда с Корэмити не встретиться, что никогда его руки больше ее не обнимут, что никогда больше она не услышит звуков его флейты…. Так снова слезы переполняют ее глаза, и воспоминания сжигают ее.
И однажды решила она, что хочет встретиться с мужем, пусть даже и мертвым.
- И с этим она пришла к монаху Титоку.
Со слезами упала она в ноги Титоку: «Хочу непременно встретиться с мужем! Сделайте что-нибудь!»
«Мне очень жаль, но …» - ответил ей Титоку, - «У меня нет таких умений, чтобы вернуть в этот мир мертвеца».
«Что же, тогда может быть Вы знаете кого-нибудь, кому это под силу? Ах, если бы это было исполнимо… Я бы отдала любые деньги!» – так сказала Фудзико. Дескать, отец и муж ей оставили кое-что после себя. А если нужно, дескать, она бы и дом с усадьбой могла продать.
«Хорошо», - кивнул Титоку.
- Ну, вот, и Титоку откуда-то привел преподобного мастера Согю. - сказал Сэймей.
- Понятно. – Кивнул Хиромаса.
Мастеру Согю было немного за пятьдесят. Он сразу же забрал деньги и применил тайное искусство.
«Только сразу твой муж не появится! Пройти должно дней пять, семь, а в некоторых случаях может и десять дней понадобиться. Потому как дорога из того мира в этот мир куда как длинна…» - сказал Согю, и ушел.
«Придет ли он сегодня? Придет ли он завтра?» - так прождала Фудзико, и на десятый день… Это был прекрасный лунный вечер. До слуха Фудзико, без сна лежавшей на постели, откуда-то донесся звук флейты. Насторожившись, прислушалась она, и поняла, что это тот самый, любимый напев, что играл когда-то на флейте Корэмити. И этот звук флейты постепенно приближался. Обрадовавшись, Фудзико вскочила с постели и стала ждать, когда же флейта приблизится. И звук был все ближе и ближе. И вот, чем ближе становилась мелодия, тем больше в сердце Фудзико поднималось беспокойство, а не радость.
«Ах, в каком же обличии он появится?» Может быть он стал демоном, и придет в демонском облике? А может быть он явится как бесплотное привидение, летящее по воздуху?
А еще, что же ей самой делать, когда она встретится с мертвым Корэмити? Однако, пусть он и мертвец, ей хочется с ним увидеться. Страшно. Страшно, но хочется увидеть его. И вот, пока ее сердце таким образом разрывалось на две части, звук флейты замер перед домом.
- Фудзико! Фудзи… - послышался тихий голос. – Открой мне…
Ошибки быть не может: это голос ее любимого Корэмити!
Осторожно она выглянула в щель между ставень, и увидела в свете луны стоящего Корэмити. Он был несколько бледен, но в целом совершенно не отличался от того, каким был при жизни, и это было очень радостно, и, в то же время, немного страшно.
На штанах «хакама» у него были развязаны завязки, и видеть это было очень привычно, и в душе поднялась волна нежности, но подать голос, позвать его, она так и не смогла. Открыть ли дверь, или не открывать?
И тут:
- Горюет одолевший гору мертвых от того,
Что не может он увидеться с любимой!
Корэмити произнес стихотворение. Оно означало: «Я перешел через гору смерти, и вот сейчас стою у запертой двери, и грустен я от того, что не могу увидеть тебя, любимая…»
Однако Фудзико дверь открыть не смогла.
«Ты так сильно любишь меня, что твоя любовь превратилась в пламя, и каждую ночь это пламя сжигает мое тело!» - Фудзико присмотрелась сквозь щель в ставне, и правда увидела, что тут и там на теле Корэмити вспыхивают огоньки. – «Я понимаю, у тебя есть причины бояться. Ведь ты так любишь меня, что живешь этой любовью, и мне было так жаль тебя, что я специально нашел свободное время и пришел к тебе. Но если тебе так страшно, то сегодня ночью я уйду…» - сказав так, Корэмити снова заиграл на флейте и удалился.
И так повторялось три ночи подряд, но…
- Госпожа Фудзико так и не смогла открыть дверь! – сказал Сэймей.
- Хм.
Когда Фудзико поняла, что так будет повторяться каждую ночь, ей наконец стало страшно. И тогда она со слезами прибежала к монаху Титоку. Дескать, пусть я уже больше мужа своего не увижу, но сделайте что-нибудь, чтобы ЭТО больше не приходило.
«Это называется искусством возвращения духа, и такому человеку, как я, с этим искусством справиться не под силу» - ответил ей Титоку.
«Тогда нельзя ли снова обратиться с просьбой к господину Согю?»
«Я не знаю, где сейчас Согю. А даже если бы и знал, вряд ли он бы согласился что-то делать. А если бы и согласился, это, наверняка, снова бы потребовало оплаты…» - вытолкал ее Титоку.
- Ну вот, и со своими слезами она пришла ко мне, к Сэймею.
- Вот как было дело…
- Однако искусство возвращения духов не каждому подвластно. В Столице, кроме меня, этим искусством владеет еще двое, или один…
- И ты знаешь, кто?
- Ну, если говорить, знаю ли я, то - знаю.
- И кто? – спросил Хиромаса, но Сэймей в этот миг выглянул из-за шторки повозки наружу:
- Похоже, пришел! - прошептал он, и откинув шторку, стал смотреть наружу. – Точно, пришел!
- Кто?
- Проводник от мастера Согю!
- Проводник?
- Именно. Мастер Согю уже доподлинно знает, что мы сейчас направляемся к нему.
- Откуда знает?
- Ему рассказал монах Титоку.
- Монах Титоку сказал ему, что все разболтал Сэймею?
- Нет, он сказал только то, что произошло. А моего имени он скорее всего не называл. Но такой мастер, как Согю, и сам бы, наверняка, догадался, что все происходящее идет от Абэ-но Сэймея. И то, что он прислал нам провожатого, свидетельствует о том, что он действительно все понял. – С этими словами Сэймей еще выше поднял шторку и показал. Хиромаса выглянул за шторку, и увидел, что в небе над ними летает мышь, и пристально смотрит на повозку с быком. У этой мыши были крылья, она шумно взмахивала ими. Только это были крылья не как у птиц. Крылья летучей мыши. Однако, это была не летучая мышь. Несомненно, это была простая амбарная мышь. Крылатая амбарная мышь мелко тряся крыльями полетела перед повозкой.
5
Повозка остановилась. Когда они вышли из повозки, оказалось, что они находятся на пустоши. Солнце уже склонялось к вершинам гор на западе, и его красный свет заливал весеннее поле косыми лучами. Перед воловьей упряжкой оказался заброшенный дом, залитый красным солнечным светом. Сбоку от заброшенного дома возвышалось огромное камфорное дерево.
Перед хмыкающим Сэймеем, разглядывающим дом, парила, шумно взмахивая крыльями летучей мыши, та самая амбарная мышь. Сэймей протянул левую руку, и мышь спланировала ему на ладонь, уселась и сложила крылья.
- Твоя работа на этом закончена, - с этими словами Сэймей сжал руку, а когда разжал ладонь, то мыши там уже не было.
- Что это было? – спросил Хиромаса.
- Сикигами, - сказал Сэймей и пошел в сторону заброшенного дома.
- Что ты собираешься делать, Сэймей?
- Пойду, поздороваюсь. С мастером Согю.
Хиромаса пошел следом за Сэймеем.
- И все же, какое противное имя, а. Со-гю. Мышь и бык. Первый и второй символ календарного цикла просто соединили, без всякого смысла… - с этими словами они вошли в заброшенный дом. Внутри была одно темное помещение. Половина его была с земляным полом, здесь был очаг. А дальняя от двери половина комнаты была с дощатым полом. Из окна внутрь падали красные лучи закатного солнца, и казалось, что на противоположенной от окна стене висит красная ткань в форме окна. Солнце пробивалось и сквозь щели в стенах, несколько лучей, как красные ниточки, тянулись вглубь дома. Слегка пахло кровью. На досках пола лежал мужчина в облачении буддийского монаха. Правым локтем он упирался между досками, и положив голову на ладонь правой руки он лежал, всем телом оборотившись в сторону Сэймея и Хиромасы. Волосы были длинные и растрепанные, а лицо заросло неопрятной щетиной. Перед мужчиной стоял кувшин, в котором, по всей видимости, было налито сакэ, и стояла выщербленная чашка. Запах сакэ тоже наполнял комнату.
- Пришел, что ли, Сэймей? – не вставая с пола спросил мужчина. Если говорить о возрасте, то ему можно было дать сильно за пятьдесят.
- Как давно мы не виделись, не правда ли, почтенный Доман. – Сэймей проговорил приветствие, сохраняя едва заметную улыбку на алых губах.
- Что? Сэймей! Как ты сейчас сказал? – воскликнул Хиромаса.
- Хиромаса, здесь перед тобой почтенный Согю, Асия Доман. – сказал Сэймей.
- Как же так…
Это был онмёдзи, хорошо известный в Столице, так же, как и Сэймей. В провинции Харима-но куни существовала группа онмёдзи, отличная от ветвей Камо и Абэ, а Асия Доман был самым известным онмёдзи из выходцев из провинции Харима. И вообще, провинция Харима с давних пор славилась онмёдзи и даосами, которые там рождались.
- Ну, как, Сэймей? Не выпьешь ли сакэ? - с усмешкой спросил Доман.
- Твое сакэ мне не по вкусу. – с этими словами Сэймей чиркнул взглядом по потолку. С потолка свисали две нитки, на концах которых были подвешены вниз головами мышь амбарная и мышь летучая. Из их пастей тяжелыми каплями капала кровь, и попадала в кувшин для саке и в чашку с отколотым краем, и капала так видимо уже довольно давно.
- Сэймей! Там! Это!
- Хиромаса, ты ведь тоже видел? Ну, мышь, недавно летавшую по воздуху. Ее, сикигами, духа-помощника, здесь вот таким образом создал господин Доман.
Доман повернулся к говорившему с Хиромасой Сэймею и спросил:
- Ты зачем пришел, Сэймей?
- Вы грешное дело сотворить изволили, не правда ли?
- Ты про то, что я использовал искусство возвращения духа к мужу той женщины?
- Да, про это.
- Так я сделал это просто потому, что меня попросили!
- А если все оставить как есть, муж будет каждую ночь ходить к дому женщины, и сама женщина либо рано или поздно сойдет с ума, либо умрет.
- Ну, так и будет. Наверное.
- Не хорошо, когда встречаются мертвец и еще живой человек.
- Ах, как ты сейчас красиво сказал, Сэймей! А ведь ты тоже использовал искусство возвращения духов, я в этом просто уверен! – Доман резко поднялся и сел на полу, скрестив ноги.
- Господин Доман, Вы совершили такое деяние ради денег? – спросил Хиромаса, подойдя и встав рядом с Сэймеем.
- Ты что, правда считаешь, что я сделал то, что сделал, ради денег? – сухим каркающим смехом рассмеялся Доман. – Эй, Сэймей, объясни этому человеку! Скажи ему, что онмёдзи, если они достигают такого уровня как мы, ты и я, деньги, тем более такие суммы, как мне заплатили в этот раз, безразличны. Такой мелочи, как Титоку, еще ладно, а нами деньги не движут.
- Что?
- Нами движет сю.
- Сю?!
- Мы движемся из-за сю.
- Это… Это значит… - Хиромаса попытался сформулировать, и наконец выразился, - Значит человеческое сердце?
- Ух ты! А ты что-ли немного разбираешься в сю? Именно! Мы движемся благодаря человеческому сердцу. Понимаешь, искусство возвращения души таково, что если кто-то этого не будет сильно желать, то мы ничего не сможем сделать. Та женщина сама этого желает, и поэтому мужчина приходит к ее дому. Кто это остановит?
Выслушав эти слова, Хиромаса подавил рвущийся из груди звук, и словно прося о помощи, посмотрел на Сэймея.
- То, что сказал почтенный Доман, - правда.
- Сэймей! Оставь все, что имеет отношение к человеческому миру, в стороне. Мы с тобой к человеческому миру относимся как к развлечению на пирушке. Ну, Сэймей? Разве у тебя не так? – и снова Доман рассмеялся каркающим смехом. – Бывает, развлекаясь на пиру, пытаются угадать что находится в коробке. И угадывают. Или не угадывают. И как весело провести время, отведенное до смерти, примерно такого же рода развлечение. Хотя… Мне в последнее время кажется, что даже это стало мне безразлично. Интересно, не интересно, все едино – проживешь одно и то же время до самой смерти. Сэймей, ты ведь гораздо лучше меня понимаешь это…
Красный свет от солнечных лучей, падавших на стену, медленно тускнел.
- Почтенный Доман, обычно крайне опасно развеивать заклинание возвращения души, наложенное другим человеком. Если пропустишь что-либо, то и женщина может умереть.
- Оставь, Сэймей. Это же так интересно: наблюдать, как женщина сходит с ума.
- Кстати, а мне в последнее время чуть-чуть стало интересно наблюдать, как осыпаются цветы.
- Ну и смотри, как она осыплется, тогда.
- Но ведь прелесть развлечения только тогда, когда цветок облетает по воле природы, а тут почтенный Доман уже руку приложил…
- Ты что, говоришь, что пойдешь останавливать облетающий цветок? - рассмеялся Доман.
- Нет. Я говорю, что позволю ему облететь в свой черед, когда назначено природой.
- А ты научился говорить интересные вещи, а, Сэймей? – Доман смеялся, демонстрируя желтые зубы. – В таком случае, делай что хочешь. А я полюбуюсь, как ты развеешь заклинание, которое наложил я, Доман!
- Итак, мне можно действовать свободно, так ли я понял?
- Ага. А я в замен того, что ничего не буду тебе объяснять, ничего не стану делать.
- Не забудьте этих своих слов.
- Ага. – Когда Доман договаривал свой ответ, солнечное сияние уже потухло, и его лучей нигде не было.
- Что же, позвольте на этом откланяться, ибо нам следует поспешить… - Сэймей коротко поклонился, - Идем, - он потянул за собой Хиромасу на улицу.
- А этого достаточно, Сэймей?
- Этот человек сказал мне в лицо об этом нашем деле, что ничего не будет делать. Этого достаточно… - Сэймей быстрыми шагами направился к повозке.
Уже темнело, и на небе засияли первые звезды, а в наступающей вечерней темноте тихо разносился смех Домана:
- Интересно! Давно мне не было так интересно, Сэймей!
продолжение в комментариях
@темы: Onmyoji
-
-
06.11.2013 в 22:57-
-
06.11.2013 в 23:32Кажется, я даже видела эти главы, но читать не стала. потому что хотелось с первой
-
-
06.11.2013 в 23:56-
-
07.11.2013 в 00:11